Женщины Великого века

Как ни удивительно, пришел конец великой любви, которая все сметала на своем пути. Карл был из той породы людей, а вернее, детей, которым игрушка надоедает сразу, как только они ее получат. Так и произошло, несмотря на двух родившихся детей, несмотря на торжества, устроенные весной 1648 года по случаю счастливого возвращения в милый Нанси, когда Беатрис оказывались почести, подобающие герцогине, – сердце Карла уже переставало ей принадлежать.

Сначала в этом сердце зажегся любовный пламень к дочери бургомистра Брюсселя, которой он тоже пообещал жениться. Недоверчивые родители запрещали им видеться наедине, и тогда тот взмолился:

– Я пробуду с ней столько, сколько хватит у меня сил держать в ладони горящий уголек…

Странная его просьба была удовлетворена, и Карл, изо всех сил сжавший в руке уголь, погасил его и пробыл наедине с девицей довольно много времени, после чего родители постарались побыстрее спровадить ее замуж.

Потом последовала мадемуазель Пайо, которую вскоре поместили в надежный монастырь. Затем – мадемуазель де Сен-Реми, дочь управляющего в замке герцогини Орлеанской, сестры Карла. Все это время разочарованная Беатрис, чтобы немного утешиться, тоже заводила романы. Короче, отношения их приняли печальный оборот. Каждый жил своей жизнью, переходя от одного приключения к другому, а в редкие мгновения встреч любовное пламя быстро гасло от взаимных упреков.

Беатрис давно рассталась с надеждой надеть на голову корону герцогини и, не стесняясь, упрекала в этом человека, прежде любимого ею с такой страстью, а Карл все больше тяготился бурными сценами, которые ему приходилось терпеть. В их совместном хозяйстве настолько все разладилось, что однажды Карл даже пригрозил, что сурово накажет Беатрис, а детей отошлет в монастырь.

Между тем в 1657 году декорации наконец сменились. Покинутая и забытая герцогиня Николь тихо преставилась в ее полупустом дворце в Нанси. Но в это же время Карл, уже давно раздражавший испанцев своими коварными выходками, был схвачен в Анвере и отправлен в Толедскую тюрьму. Беатрис осталась в одиночестве, и неожиданно в ней возродились мечты о герцогском достоинстве.

Когда после освобождения из заключения Карл вернулся домой, его встретила Беатрис, но он почти не обрадовался. Время сделало свое дело, и от былой цветущей красоты ее ничего не осталось… или почти ничего. И тем не менее из-за воспоминаний, а также общих детей он обращался с ней почтительно, однако наотрез отказался жениться и тем более возводить ее в ранг герцогини. Потом он отдал ей приказ сеньора: она должна удалиться на родину, во Франш-Конте, и не покидать его пределов.

– Разве вы не обещали на мне жениться, когда станете свободным? – протестовала Беатрис.

– Но я не свободен! Я женюсь на Изабель де Людр!

Такое беспримерное коварство привело к бунту. Отныне герцогская корона стала желаннее вдвойне. Беатрис поставила на ноги всю Европу, требовала защиты у императора, сделала ставку на детей, уже к этому времени женатых, поклялась, что отдаст огромные владения Кантекруа Церкви и лишит детей Карла наследства, если тот не примет решения на ней жениться.

Но силы Беатрис были уже на исходе. Бурная жизнь подточила ее здоровье, и вскоре у принцессы де Кантекруа осталось сил ровно на то, чтобы вернуться в Бельвуар весной 1663 года и ждать смерти.

И тогда Карл, осаждаемый со всех сторон детьми, которые пришли в бешенство, узнав, что огромное состояние от них ускользает, согласился покориться.

– Но только если и вправду нет надежды, – уточнил он цинично.

Двадцатого мая 1663 года архиепископ Безансонский наконец-то благословил этот странный брак, который на сей раз был безупречно законным. В течение целых двух недель Беатрис вкушала сладость обращения «госпожа герцогиня», а затем, успокоившись, оставила все почести и блага мирской жизни, удалившись в обитель клариссинок, где и окончила свои дни с подлинным достоинством герцогини Лотарингской.

Карл, узнав об этом, всплакнул. Но это ничуть не помешало ему в шестьдесят один год жениться на юной Луизе д`Аспремон, которой исполнилось всего пятнадцать!

Принцесса и бербериец Недоступная любовь Мулая-Исмаила

Жан-Батист Эстель, французский консул в Сале, уже начинал терять дипломатическую выдержку и еле сдерживал злость, как самый обыкновенный мальчишка. Он стоял на кормовой надстройке «Фавори» – адмиральского судна с опознавательными знаками графа д`Эстре, – не просто опираясь на золоченую балюстраду, а намертво вцепившись в нее пальцами. Придерживая другой рукой парик и шляпу с плюмажем, чтобы защитить их от порывов ветра, он со все возраставшей тревогой вглядывался в даль. Вокруг судна, бросившего якорь посреди вади[36] Бу-Регрега, на равном расстоянии от рыжих стен Рабата и пиратского города Сале, сновали каики[37] с рыбаками либо товаром, но ни один из них по какому-нибудь знаку или убранству не походил на тот, что должен был доставить посланника султана.