Женщины Великого века

– В этом письме, которое вы уничтожите после того, как выучите его наизусть, содержатся первые директивы, касающиеся вашего поведения в Лондоне. А теперь ступайте к себе: завтра вы отбываете в Дьепп, где вас ожидает герцог Бэкингемский. Мы будем молить Бога, чтобы он хранил вас и помогал вам в служении, которое не всегда будет легким.

Луиза уже склонялась в реверансе, собираясь уйти, но тут король встал, обошел вокруг стола, сделал девушке знак подняться и, положив руки ей на плечи, отечески поцеловал в лоб.

– Я верю в вас, Луиза, – проговорил он, впервые не прибегая к обычному «мы». – Мадам очень вас любила. Точно так же, как и мы с вами любили ее. Нельзя, чтобы со смертью Мадам начатое ею дело осталось незавершенным. Именно вам выпала честь его продолжить.

Слезы брызнули из глаз Луизы, едва за ней закрылась дверь с горящими факелами по бокам, и по дороге, когда она тем же путем возвращалась в свою комнату, девушка продолжала плакать: теперь она знала, что готова немедленно броситься в огонь по малейшему знаку государя.

Утром после бессонной ночи – ведь ей нужно было привести свои дела в порядок и собрать вещи, – Луиза села в экипаж и отправилась по дороге в Нормандию, в конце которой ее ждало море и… король, которого она любила. Никогда небо не казалось ей таким синим, а море – сверкающим в лучах солнца, как в тот момент, когда перевозивший ее корабль заскользил по необозримой спокойной глади, никогда еще путешествие не было столь приятным, ведь ему сопутствовали любовь и надежда.

В Лондоне, пока мадемуазель де Керуаль дожидалась приема у королевы, ее поселили в доме министра иностранных дел лорда Арлингтона, который был католиком. Там она и встретилась впервые после своего приезда с королем.

Увидев девушку, Карл II разрыдался, поскольку Луиза напомнила ему о милой Кошечке, чьей тенью она была, пока ее госпожа сама не отправилась в мир теней. И эта братская и нежная тень, смиряя страстный порыв короля, порыв, который, возможно, отпугнул бы молоденькую бретонку, стала определяющей в их отношениях, где главное место было отдано сердцу, а не плоти.

Но очень скоро Луиза поняла, какую власть имеет она над Карлом II. Только чтобы перекинуться с ней парой слов, увидеть ее, король зачастил и утром, и вечером к министру, в доме которого жили весело: ужины, концерты, балы и праздники устраивались по любому поводу.

Арлингтон, который был в курсе сердечных дел короля, принадлежал к знаменитой группе из пяти министров, в обиходе называемой «Кабэл», потому что это слово состояло из первых букв их фамилий. Это были по порядку: Клиффорд, Арлингтон, Бэкингем, Эшли и Лодердейл. Вместе они пришли на смену прежнему канцлеру Эдварду Хайду, лорду Кларендону, впавшему в немилость благодаря леди Кастлмен, могущество которой оставалось незыблемым. Так король отблагодарил их за то, что после Бредского соглашения[61] к Англии отошло все Американское побережье, от Вирджинии до Новой Англии, с центром в Новом Амстердаме, переименованном в Нью-Йорк в честь брата короля[62].

Но эти горячие головы, члены «Кабэла», правили страной умело и старались извлечь выгоду для Англии при каждом представившемся случае.

Так, Арлингтон, игрок по своей натуре, решил сделать ставку на Луизу де Керуаль и заняться ее будущим, поскольку догадывался о грядущем возвышении бретонки. Итак, согласовав это с королем, он решил, что сам представит Луизу королеве Екатерине.

Искусство «манежить» короля

Уайтхолл, главная резиденция английских монархов, в те времена походил скорее не на дворец, а на кучку разнородных построек на берегу Темзы. Прежнее жилище архиепископов Йоркских, в 1530 году дворец обрел статус лондонской резиденции королей Англии. Величественное, без прикрас, главное здание ничем не напоминало грациозные французские замки. Напротив его окон когда-то высился эшафот, где по приказу Кромвеля был обезглавлен Карл I, отец Карла II, так что во дворце до сих пор витал зловещий дух, с которым не удавалось справиться ни роскошному убранству, ни праздничным увеселениям.

Да и сам Лондон являл собой картину, полную контрастов. Четырьмя годами раньше страшный пожар опустошил город, и в огне исчезли целые кварталы, на месте которых теперь стояли несколько уцелевших хижин да наспех возведенные деревянные постройки. Население очень сильно пострадало, тем более что незадолго до пожара на город обрушилась эпидемия чумы. Огонь спас столицу от заразы, но заставил заплатить страшную дань. И тем не менее Лондон поднимался из руин, люди жаждали радостей жизни, хотели дышать полной грудью. То же происходило и при дворе, и если двор Людовика XIV еще как-то удерживали от крайностей показная стыдливость и фальшивая добродетель, то в кругу Карла II все было иначе: под блестящим фасадом изысканной благопристойности скрывался самый настоящий разгул страстей. И только в редких случаях придворные, а именно таково было окружение королевы, не были захвачены лихорадочным вихрем наслаждений.