Женщины Вены в европейской культуре

«…Ученик указал ей на прегрешение: подобает ли таковое дочерям Израиля? Тогда она заявила своему свекру, что, ежели оба визитера немедленно не удалятся восвояси, она сию же минуту отправится в Берлин, под отчий кров. И господин Арнштайнер поспешил в покои высоко ученого гостя и поблагодарил ученика за справедливое назидание своей невестке. Однако при этом он попросил мудрого постояльца подыскать себе другую квартиру, дабы молодая хозяйка не нарушила священного торжества (своим отъездом). Пусть убедятся своими глазами: у Арнштайнеров еще нет потомства! Так бывает, когда женщины обнажают головы…»[5]

Впрочем, венская жизнь частенько досаждала берлинке. Поэтому иногда, но в любом случае при согласии мужа, она уезжала в Берлин. Там в 1780 году она родила дочь Генриетту, первого и единственного своего ребенка.

С 1780 года начинают поступать сведения о деяниях госпожи фон Арнштайн. Здесь к ее фамилии заранее прилагается дворянский титул, хотя лишь в 1798 году Натану Арнштайнеру было пожаловано баронское достоинство. Из источников той поры следует, что Фанни музицировала с Алоизией Вебер, свояченицей Моцарта. Она аккомпанировала той на фортепьяно. Известно, что и сам Моцарт бывал в доме Арнштайнеров. Более того, с сентября 1781 года, около восьми месяцев, вплоть до заключения брака с Констанцией Вебер, он жил на третьем этаже арнштайнеровского дома, Грабен 1175. В бумагах Моцарта, касающихся подписных изданий, также часто мелькает имя Арнштайнера.

Звезда хозяйки салона Фанни Арнштайнер, позднее фон Арнштайн, начинает сверкать все ярче. Ее положение в венском обществе становится все более прочным.

В этой связи уместно вспомнить анекдот, предшествующий изданию Йозефом II эдикта о веротерпимости:

«Когда госпожа фон Арнштайн, подобно Есфири, умолявшей Артаксеркса, просила в Вене императора Йозефа о милосердии по отношению к своему народу, император ответил ей: „Для вас я готов сделать все, что в моих силах, но их я терпеть не могу. Посмотрите только, как они выглядят! Как вы можете их выносить!..“»[6]

Насколько либерально относились к евреям в Берлине, можно судить по «Разрешению на натурализацию», выданному семейству Итцигов и их отпрыскам в 1791 году. Этот жест подразумевал, конечно, особое положение придворного еврея Даниэля Итцига и его семьи, другие же его соплеменники не были удостоены такой милости, и в этом факте отразилась практическая заинтересованность двора в банкире.

Посему и Фанни фон Арнштайн становилась гражданкой Пруссии. Еще одна причина, в силу которой она чувствовала себя в большей степени пруссачкой, нежели австрийкой. Эта раздвоенность определяла всю ее жизнь, особенно во время наполеоновских войн.

К началу 80-х годов салон Фанни фон Арнштайн приобретал все большую известность и был тогда первым и до сих пор непревзойденным по своему значению венским салоном эпохи. Хотя уже Шарлотта Грайнер, мать Каролины Пихлер, поэтессы и хозяйки салона, принимала в своем доме широкий круг людей искусства и науки. Сама же Каролина Пихлер была одиннадцатью годами младше Фанни фон Арнштайн.

Фанни, вне всяких сомнений, не имела себе равных по светскому блеску, образованности и остроумию среди просвещенных и гостеприимных дам своего времени. Варнхаген фон Энзе, муж самой знаменитой в Берлине хозяйки салона Рахели Варнхаген, урожденной Левин, был хорошо осведомлен о деятельности Фанни. В ее доме, пишет он, находили «любезный прием, возможность непринужденной беседы в кругу образованных людей и дух радостной общительности важные иностранцы, облеченные властью господа и принцы, посланники, высокие военные чины, духовные лица, коммерсанты, люди искусства, ученые и представители всех сословий…»