Женщины вокруг Наполеона

Император французов не поскупился ни на какие выражения для королевы Пруссии. Он сравнивал ее с Армидой Тассо и с прекрасной Еленой, которая накликала несчастья на Трою. Он забывал всяческую рыцарственность по отношению к ней, женщине, и притом тонко чувствующей, впечатлительной женщине с благородной душой. В своей ненависти к Пруссии и к тем слабым, бесхарактерным людям, которые в то время держали политику несчастного государства в своих руках, он обрушивает всю свою ярость на несчастную королеву за то, что она, искренно думая сделать доброе дело, старалась побудить к решительности и энергичности действия слабых правителей. Ведь нерешительность и упрямство Фридриха-Вильгельма были всем хорошо известны. Наполеон, несомненно, должен был обнаружить больше сдержанности и такта в своих суждениях о ней, хотя бы он и вправе был поставить ей в упрек то, что основывалось на фактах. Что королева Луиза со времени своего свидания с русским императором в Берлине в 1805 году находилась под сильным его влиянием и называла его своим единственным и надежным другом, это несомненный факт, как и то, что она больше, чем следует, побуждала Фридриха-Вильгельма к этой войне. В то время как этот последний и министр Гаугвиц все еще надеялись остаться в мире и союзе с Францией, Луиза была того мнения, что «нужно уничтожить это чудовище». Она никогда не могла простить Наполеону, что в 1805 году он изъял Ансбах из области владений Пруссии. С этого времени она всецело стала на сторону партии, желавшей войны, и именно потому, что пресбургский мир лишил Пруссию владения Ансбахом. Ей казалось невозможным примириться с подобным позором; единственное спасение она видела в том, чтобы поднять оружие против беспощадного, честолюбивого завоевателя. Впоследствии она писала своему брату Георгу о том, что окружающие делали ей упреки за эту войну, причину стольких несчастий для Пруссии, и добавила при этом: «Я часто оплакиваю последствия, но не самый поступок. Никогда я не буду раскаиваться в том, что было продиктовано святым чувством чести и собственного достоинства».

Так как Наполеон ненавидел всяческое вмешательство женщины в политику и презирал тех правителей, которые поддавались влиянию женщин, то немудрено, что в нем не могло родиться чувства симпатии к королеве Пруссии, хотя весь свет превозносил ее очарование и величественность. Он считал ее за одну из тех женщин, которые забывают о своем женском достоинстве и с мужским мужеством, с мужской энергией и мужским честолюбием бросаются в политику, не обладая, однако, опытностью испытанного государственного деятеля, и вследствие этого портят все. Он считает ее за одну из тех «умничающих» женщин, к которым питал величайшую антипатию. Вот единственное объяснение всем его злостным нападкам на своего беззащитного врага – женщину. Для него женщина была только роскошью, другого назначения она не имела права присваивать себе. Он почти не делал различия между нею и прекрасной картиной или какой-нибудь художественной вазой. При его дворе женщины служили только декорацией, и Жозефина была права, говоря, что женщинам при дворе императора удавалось приобрести на него влияние не больше чем на пять или шесть дней в году, все же остальное время они были для него ничто или почти ничто. Однако даже поклонники необъятного гения и величия Наполеона никогда не смогут воздержаться от упрека ему в том, что в своих обвинениях против Луизы он забывал все великодушие, всяческий такт, чуткость и рыцарственность. Никогда они не простят ему, что он так забросал грязью чистый женский образ, на котором не было ни одного пятна, так опозорил женщину, единственная вина которой состояла в необдуманном поступке, хотя и вызванном хорошими чувствами. Даже его приближенные и те не были согласны с ним в обвинениях, бросаемых им прусской королеве.

Правда, впоследствии Наполеон старался загладить всю свою вину и несправедливость по отношению к ней тем, что давал о ней самые лучшие отзывы. «Прусская королева, – значится в «Mémorial de Sainte-Hélène», – обладала многими достоинствами, она была очень умна… Она была остроумна, и ее манеры отличались необыкновенной приятностью; ее кокетство также не лишено было очарования». Также и доктору О\'Меара пленный император сказал однажды, когда речь зашла о Луизе: «Я относился к ней с большим уважением, и если бы король позвал ее тотчас же после Тильзита, то он добился бы лучших условий. Она были изящна, умна и прекрасно образованна».

Но все это было слишком поздним утешением для поруганной королевы, потому что она уже не могла знать об этом. Во всяком случае, в Мемеле ей никогда не могло прийти в голову, что он когда-нибудь встанет на ее сторону. Его ненависти к ней, казалось, не будет конца. И все же после битвы при Фридланде, которая 14 июня 1807 года решила участь Пруссии, она надеялась по крайней мере на то, что мир будет заключен на приемлемых условиях, так как 24 июня она писала своему мужу: