Женщины вокруг Наполеона

Ее положение в «Comédie Française» стало невозможным. Ей пришлось за границей и в провинции искать той славы, в которой ей отныне отказывали парижане. И когда она постарела и пережила свою славу, когда ее расплывшееся тело матроны не давало уже ни малейшего представления об ее былой торжествующей красоте, и тогда она часто думала о Наполеоне. Но тот, о ком она говорила, был уже не возлюбленный, который находил ее прекрасной, который называл ее Жоржиной и во время внезапной вспышки ревности разорвал покрывало, подаренное ей князем Сапегой, – нет, это был император, на которого она взирала почти с мистическим преклонением, как на божество. Ее голос дрожал, когда она рассказывала о нем своим друзьям, и эта когда-то фривольная женщина, рассказывавшая кому попало о всех подробностях своих любовных похождений, испытывала теперь нечто вроде священного трепета и боязни профанировать свою любовь к Наполеону, говоря о ней с посторонними.

Мадемуазель Жорж знала очень много мужчин, но кроме одного она искренно любила только первого консула. Этот один был прежний префект, а затем директор театра Том Гарель, точно так же, как и она, изгнанный Бурбонами из своего отечества. Они жили вместе в течение двадцати восьми лет. И только в 1846 году смерть старика, впавшего в последние годы своей жизни в безумие, могла разлучить их. Сама она последовала за ним в могилу восемнадцать лет спустя, семидесятивосьмилетней старухой.

Позабытая и в нужде, умерла «милая и добрая» Жоржина Наполеона. Ее верное сердце до самой гробовой доски не переставало биться для него. В последние годы ее жизни, кто не был с ней знаком, отворачивался от бедной старой женщины, которая сделалась до того непомерно толста, что возбуждала отвращение. Жюль Кларти, душа современного французского театра, рассказывает в своих «Profïls de théâtre» об одном из тех мучительных выступлений старой Жорж на подмостках, к которым она иногда бывала вынуждена. Он видел ее мальчиком в Лиможе в роли Марии Тюдор. «Мне казалось, – рассказывает он, – что эта дама на сцене в красном бархатном платье была, пожалуй, слишком толста. В действительности же она была непомерна». Когда затем очередь дошла до сцены, где Мария Тюдор встает на колени, мадемуазель Жорж не могла больше подняться. «Она упиралась руками в пол, – я как сейчас вижу ее, – но не смогла встать и, тяжело дыша, с выкатившимися глазами, как зарезанный кабан, лежала на полу, пока товарищи по сцене не помогли ей вновь подняться на ноги». При этом зрелище мальчик не мог удержаться от смеха. «Не смейся, – серьезно сказал ему отец, – это мадемуазель Жорж». А мать, которая смотрела на актрису в бинокль, сказала: «Бедная женщина! Она плачет!».

Но ее друзья знали, какая душа живет в этом отталкивающем теле. Без сомнения, она – одна из самых симпатичных женщин, встречавшихся Наполеону на его жизненном пути. Нам стоит только заглянуть в ее мемуары, чтобы пред нами ясно, как божий день, предстала вся целиком ее наивная, ребяческая натура. Хотя, несомненно, она идеализировала многое, что касалось Наполеона, все же в ее воспоминаниях нам остается достаточно данных для того, чтобы составить суждение об ее действительно благородном образе мыслей. Ее чествовали, как королеву, все сокровища и поклонения лежали у ее ног, она переживала триумфы как никакая другая, изображая Меропу, Марию Тюдор, Клитемнестру, Эмилию и многих других героинь, но она не избежала также и злословия. И однако она не вспоминала с горечью о своих врагах. Ее высшим удовлетворением было то, что она могла сказать: «Все эти воспоминания мне дороги и милы, и я имею сладкое утешение в сознании, что мои чувства остались неизменными. Я бедна, но что это значит? Мое сердце богато воспоминаниями и прежде всего полно преданности к тому высокому семейству, которое осчастливило мою юность своей дружбой. Я считаю величайшей честью для себя, что могу унести с собой в могилу мои чувства. Может быть, у меня однажды не останется средств на то, чтобы меня похоронили. Это весьма возможно. Я не была рождена для богатства. Но мои друзья бросят горсть земли в мою могилу и украсят ее цветами; чего же мне еще больше желать?».

Так все и случилось. Племянник великого императора вспомнил о прежней возлюбленной своего дяди и в память его оказал ей последние почести: он заплатил за погребение Жоржины.

Глава X Жозефина Дюшенуа