Женщины

Екатерина Тимофеевна бросила осуждающий взгляд туда, где работала Дуська. Но та не повернула головы. Екатерина Тимофеевна сняла пальто, засучила рукава.

— Смотри сюда!

Прошлась несколько раз сухим тампоном по блестящей крышке столика, заглянула как-то из-под низа, подсушила тампон об горячую ладонь, еще раз прошлась каким-то скользящим, летучим движением.

— Сейчас, дочка, будет порядок. Вон контролер пошел, зови его. Сдадим твой столик. А после я тебе все объясню. Дела-то тут на копейку.

И тут Екатерина Тимофеевна поймала из противоположного угла, из-за дверцы массивного желтого гардероба, холодный, злой Дуськин взгляд: «Что, мол, рада? Досадила человеку?»

Домой Аля шла вместе с Екатериной Тимофеевной. Шла розовая от радости и от мороза.

— До чего ж у вас здорово получается! Если бы я так могла, я бы…

— Ладно, ладно, все впереди. А вот на перчаточки резиновые раскошелься. Барышне неудобно с коричневыми лапами ходить. Ребята тебя засмеют. — И спросила: — А по деревне-то скучаешь?

— Скучаю, — сказала Аля вдруг по-детски печально и поглядела на Екатерину Тимофеевну круглыми светлыми глазами. — А когда мне, Екатерина Тимофеевна, отпуск будет?

Пока шли до заводских домов, Екатерина Тимофеевна выведала, что Аля не в общежитии живет, а на частной квартире койку снимает. И будто сказали ей в коммунальном отделе, что раньше весны на общежитие нельзя рассчитывать.

— Ну, это мы еще поглядим! — пообещала Екатерина Тимофеевна. — Надо, так найдут место. Что, у тебя деньги бешеные? Небось десятку отдаешь? — И, услышав, что двенадцать, покачала головой: — Что ж ты молчала? Гордые вы очень, молодежь: боитесь свою нужду показать…

…Очень удивилась Екатерина Тимофеевна, когда тем же вечером пришла к ней домой Дуська Кузина. Повесила на вешалку шубку из искусственного каракуля.

— Ты уж извини, Катя, я насчет путевки. В цехе-то неудобно было подойти, я уж к тебе сюда, по старой дружбе… В отпуск хочу зимой пойти, устала что-то.

— А в деревню-то уж не поедешь летом?

Дуська присела, сложив под грудью маленькие, аккуратные руки.

— В деревню ехать, Катя, сама знаешь, карман денег надо. Родни — табун, каждому привези. Этим летом съездила, только неприятностей нажила: одной сестре для девчонки ситцу на платье набрала, так она в обиду: «Ты вон Дашкиной небось штапельного привезла, а моя чем хуже?» Да пропадите вы, думаю, пропадом! Еще сама не жила как следует… Пока везешь им, хороша, а не привези…

— Ну, уж не преувеличивай, — остановила Екатерина Тимофеевна. — Своей семьи нет, не грех и сестриным детям привезти. Не прибедняйся, Евдокия Николаевна. А насчет путевки я твою просьбу учту. Думаю, что будет тебе путевка.

Дуська не спешила уйти. Екатерине Тимофеевне казалось, что она хочет в чем-то оправдаться перед нею. Но не решается. Поэтому начала разговор сама.

— Как же так, Дусенька, с ученицей твоей нехорошо получилось? По-моему, она девчонка способная, схватчивая.

Дуська чуть прикусила подкрашенную губу.

— Девчонка! Этой девчонке государство пять рублей пособия платит. Нашла девчонку! Пусть спасибо скажет, что я ее из деревни, из грязи вытащила. Мать в три ручья плакала, просила: возьми, устрой. Здесь честных девчат деть некуда, а мою дуру кто с ребенком возьмет? С незаконным? Я и пожалела… А она мне вон какую свинью подложила: на весь завод теперь слава пойдет, что я на ней нажилась.

У Дуськи от искренней обиды даже слезы показались. Она утирала их голубым платочком и торопливо рассказывала, каких трудов ей стоило уломать участкового, чтобы прописали эту Альку. Как уголок ей оборудовала, свою койку с матрасом отдала. Из ее, Дуськиной, посуды ест-пьет, своего стакана не купила…

— Значит, у тебя она живет? — спросила медленно Екатерина Тимофеевна. — Стакана, говоришь, не купила? А на что ей купить-то было? Тебе двенадцать отдай, в деревню, наверно, посылала, раз там ребенок… А ты ее шесть месяцев на двадцати семи рублях держала! Как у тебя кусок-то в горло лез, когда она небось голодная сидела?!

Дуська растерялась, и слезы у нее просохли. И обе долго молчали, не глядя друг другу в глаза. Екатерине Тимофеевне было что-то не по себе: прошлой зимой она сама столько хлопотала, добиваясь для Дуськи квартиры, отдельной, в новом доме. Добиться было трудно: числилась Дуська одинокой, незамужней. И прежняя ее комната была еще приличная, только в доме барачного типа, без особых удобств. «Надо Кузиной отдельную квартиру дать, — добивалась Екатерина Тимофеевна. — Она же у нас лучшая отделочница. Хорошую работу следует поощрять». И поощрили, дали. А она вот из этой квартиры статью дохода сделала: коечницу пустила.

— Как же ты с ней устраиваешься в одной-то комнате? — после долгого молчания спросила Екатерина Тимофеевна. — Жорка твой небось ходит?

Дуська опустила красивые свои подчерненные глаза.

— Слушай, Катя, какое кому дело? Я в твою жизнь не лезу…