Женская хитрость

Джейн проснулась с первыми проблесками зари. Ее разбудило какое-то неосознанное волнение. Она попыталась заснуть, но внутреннее беспокойство гнало ее из постели. Она поднялась и решила поплавать — не лежать же, глядя в потолок и предаваясь сумбурным мечтаниям!

Джейн направилась в солярий и вдруг услышала доносящийся оттуда сдавленный стон. Она, не мешкая, бросилась туда. На мате, скорчившись, лежал Фрэнк. Боже! Что с ним? Сколько времени он так лежит? — мелькнуло у нее в голове.

Фрэнк спал. Его густые длинные ресницы бросали тень на бледные впалые щеки, напряженное лицо разгладилось, он выглядел моложе и... беззащитнее. Джейн хотела было тихо выйти, но стон повторился. Фрэнк еще сильнее подтянул ноги к груди, голова его моталась из стороны в сторону.

— Фрэнк, — прошептала Джейн, пытаясь вызволить его из ночного кошмара. — Проснитесь!..

Он не слышал. Она протянула руку и нежно дотронулась до его плеча. Отчаянный вопль, пронзивший предутреннюю тишину, заставил ее отпрянуть.

— Нет! Нет!.. Нет!..

5

Он проснулся от собственного крика и отчаянно взмахнул руками, пытаясь отогнать что-то неотвратимое. В серых глазах застыл животный страх.

Джейн видела в этих глазах ледяной холод и пугающее презрение, даже ярость. До сих пор она улавливала в них — хотя и очень редко — мягкую нежность. Но никогда еще ей не доводилось замечать в глазах Фрэнка такого смертельного ужаса.

— Все хорошо, Фрэнк. Все хорошо. Это просто сон.

Он растерянно смотрел на Джейн, до боли сжимая ее тонкие пальцы и все еще оставаясь там, в темных пучинах привидевшейся ему жути. В расширенных зрачках застыл испуг. Весь дрожа, Фрэнк перевел тяжелое дыхание и смежил веки.

— Все в порядке, все хорошо... Ты в безопасности, в нашем доме... — повторяла Джейн.

Она говорила медленно, тихо, уверенно, словно пыталась усмирить необъезженную лошадь. Ее проникновенный настойчивый шепот оказался целительным. Отрывистое дыхание Фрэнка выровнялось, щеки чуть порозовели. Пытаясь отогнать воспоминания о привидевшемся кошмаре, Джейн безмятежно спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Взметнулись темные ресницы, и взгляд Фрэнка скользнул по ее лицу, потом бессмысленно уставился в кирпичную стену солярия. Фрэнк стиснул кулаки и ответил чужим, разбитым голосом:

— Я не мог заснуть... там, взаперти.

Джейн поняла не сразу. О чем это он говорит? Его спальня была самой просторной в доме, с удобной мягкой мебелью и большой ванной комнатой.

А потом она увидела, с какой жадностью он смотрит в светлеющее дымчатое небо, видневшееся сквозь прозрачный потолок, и все поняла.

— Помню, когда я вернулась из больницы домой, — заговорила она, — то совсем не могла спать. Мне казалось, усни я, и опять окажусь в той белой комнате, одна, беззащитная, словно в наглухо захлопнувшейся западне, и опять буду ждать, пока появится медсестра и принесет эти осточертевшие таблетки, а потом буду смотреть в белый потолок и мечтать о том времени, когда смогу не видеть всего этого...

Фрэнк молча слушал.

— По ночам мне еще долго мерещилась больничная палата, и я просыпалась с криком, в холодном поту и мечтала о доме, не осознавая, что уже лежу в своей постели. Мой отец, человек властный и крутого нрава, всю жизнь дрожал надо мной. Будь его воля, он заточил бы меня в неприступную крепость, спрятал бы от всех превратностей судьбы, оградил от всех печалей и тревог, которые неотделимы от слова «жизнь». Но я, как могла, противилась, хотя потом нередко думала, что отец прав. Но это просто так, к слову. Так вот, когда я вернулась домой, отец поселил меня здесь, в солярии, и, просыпаясь, я прежде всего видела над собой высокое небо.

Джейн чувствовала на себе пристальный взгляд Фрэнка, но смотрела не на него: рвущиеся из глубины души откровения было легче произносить, глядя на розовеющую утреннюю зарю.

— Меня еще долго преследовали кошмары, но когда я просыпалась и видела над собой не белый потолок, а кусочек неба, то сразу понимала, что я — дома, и успокаивалась.

Фрэнк жадно ловил каждое слово.

— Филлис, мой врач, вселяла в меня веру и надежду. Уверяла, что силы вернутся ко мне и я стану полноценным человеком. Она говорила, что моя болезнь — это враг, и я могу победить его, только мобилизовав волю и характер. И я боролась, превозмогая страх и боль. А когда я смотрела в это небо над собой, мне казалось, будто сама природа становится моим союзником.

— Ты героическая женщина, Джейн Ренкли! — с чувством произнес Фрэнк.

Джейн тронула теплота и искренность этих слов.

— Спасибо тебе, — горячо продолжал он. — Спасибо за откровенность и понимание, в нашем сумасшедшем мире они встречаются очень редко. Теперь я понял: ты не просто жалела меня, щадя мое самолюбие, ты сопереживала. А это — особенно ценный дар. Твоя душевная деликатность и чуткость — как бы поточнее сказать? — что-то вроде целебного бальзама, врачующего душу.

— Не преувеличивай, Фрэнк. Не могла же я пройти мимо...