Женская месть

— Все будет нормально, — успокоил человек бабку. Поблагодарил за обед, поцеловал Прасковью в щеку, а вечером, получив за ремонт обещанное, купил кулек конфет детям и бабке.

В этот вечер он уже не пришел к Захарию. И человек понял, приняли мужика в семью. Признали своим, не указали на дверь. Вон как крутится вокруг слесаря детвора. Убирает на ночь инструмент уже в свой сарай.

Младший мальчонка ловит руку Толика, старается идти шаг в шаг, рядом, гордо подняв головенку. Ведь у него теперь есть отец, как у всех, совсем свой, его можно потрогать, забраться на колени, дернуть за ухо и как на коняшке покататься на спине. Пусть все завидуют. Ну и что если он в доме совсем недавно. Зато он пришел насовсем. И даже бабка не спешит уходить к себе, хотя давно все переделала. Ей тоже тепло, когда вся семья вместе. Она даже не ругается и ни на кого не кричит. Бабка улыбается. А вон и мама идет с работы. Она такая веселая, какою не была давным-давно.

Зажегся свет в доме. Семья собралась за столом. Им хорошо вместе, светло и радостно.

Вот только за спиной, совсем неподалеку, через огород, не горит свет в доме сапожника. Захарий осиротел, он курит у окна. На душе тоскливо. Может, придет Илья. И став на пороге как обычно, скажет сиплым голосом:

— Эй, отец, ты где потерялся? Это я, твой приблудный пришел! Нет, не кобель! Человек, твой сын! Встречай!

Глава 3. ЧУЖИЕ ЗАБОТЫ

Захарий уже лег в постель, когда в дверь дома забарабанили чьи-то оголтелые кулаки и хриплый голос прокричал надрывно:

— Дед, открой ради Бога!

Старик поспешно натянул брюки, накинул на плечи рубаху и, застегиваясь на ходу, засеменил в коридор, спросил:

— Кто там?

— Я, Женька, твой зять! Отвори!

Захар сдернул крючок, снял засов, впустил мужика в дом и спросил:

— Чего черти принесли на ночь глядя, или другого времени не нашел?

— Не бурчи. У нас неприятность! — вытер пот.

— Какое мне дело до вас? Вы кто мне? Чужие люди! Чего навязываетесь и липнете? Знать никого не хочу!

— Дед! Наташка из дома ушла. Насовсем! От нас слиняла. А куда не знаем. Может, даже на панель!

— С чего глумное несешь? Она скорее тебя раком средь улицы поставит. Сморозил тоже! На твою Наташку и по будуну никто не смотрит. Кому она сдалась на панели? Ей на транду бутылку повесь, никто не позарится. Никуда не денется это сокровище, сыщется! — отмахнулся Захар.

— Три дня не ночует и не появляется в институте. Мать и я звоним, а телефон выключен. Куда делась, ума не приложим. Думали, что у тебя, но и тут нет!

— Да я ее не пустил бы ни в жисть! Ни по какой погоде дверь не открою лярве! Собаку впущу, а эту паскудницу, ни за что!

— Дед! Она не только моя дочь, а и внучка твоя!

— Заглохни! Отрекся я от вас навсегда! Знать не хочу стервозов! Сыскал внучку — паршивую сучку! Никогда об ней при мне не тарахти! Нет такой у меня! Никого из вас нет!

— Дед! Ты с ума сошел на старости. Может, нашу Наташку убили. Я уже не знаю, где ее искать, — сел мужик на чурбак и заплакал по-бабьи.

Сапожник растерялся. Он никогда не видел Женьку плачущим, и ему стало жаль мужика.

— Будет тебе душу рвать! Успокойся! С этой кобылой ничего не случится, — говорил Захар.

— Может, она, бедная, лежит где-нибудь мертвая, а ты полощешь ее чуть не матом. Какой же из тебя дед, что плюешь на свою кровь, забыв всякую жалость! Ведь Натка еще ребенок, большой и глупый. Какой с нее спрос с девчонки, она еще жизни не видела и не знает, а ты проклинаешь! Где же твоя мудрость? Вон и в Библии велено прощать ближнего! А ты хуже чужого! — упрекал Женька сапожника.

— Ты тут не поучай меня! Ишь, перья распустил. Когда сворой меня вышибали в шею, чего же тогда не вспомнил про Закон Божий? Или когда тебе выгодно вспоминаешь, козел?

— Я к тебе, как к родному пришел, а ты…

— Какая родня? Не смеши, знаю свору вашу. Лучше припомни, за что побрехался со своею каланчой. Просто так не сбежала бы! Знаю ваше собачье семя! — кипел Захар.