Женская месть

— Ну, а для чего я ездил туда? — усмехнулся парень и заговорил смеясь:

— Не ждала нас эта Антонина. Не думала, что нагрянем. Прихватили ее круто, за самые жабры. Она самогонку гнала. Никого не впустила бы. Но мы через сарай вошли в дом. Баба своим глазам не поверила, подумала, что спьяну я ей примерещился. Ну и разговорчик состоялся. Тоня так орала, вроде ей горячую кочергу в зад воткнули. Потом бабку кляла, решила, что она заявила про самогон. Уж чего только не напихала той за пазуху. Ивановна слова ответить не могла. Ну, а потом обиделась. Оно и понятно, за что матом полоскать старую? Ну, усадил я эту Тоню, стал об Ивановне говорить. Невестка, наглая доказывала мне, что бабка сама в сарай ушла. Скажи, кто в такое поверит? Я ей в лицо рассмеялся. Потребовал паспорт, в нем нет отметки о прописке в доме, ну, я ей велел собрать вещички и проехать со мной в отдел. О-о, если б ты, Захарий, слышал, какой шухер тут поднялся. Тоня на рога встала. Начала мне грозить. Уж как обзывала, вспоминать неохота. Ну да нас этим не удивить. Не хотела добровольно, я ее в наручниках затолкал в машину и привез в отделение. Ее в камеру определили, следователь на выезде был. Ну, а эта невестка резвилась в камере! Уж как она там испражнялась в адрес милиции. Грозила поджечь нас, переловить по одному и с каждым свести счеты. В выражениях не стеснялась, хотя и баба. Мне вслух такое повторить стыдно, а ей хоть бы что. Два часа без перерыва кипишила, пока не приехал следователь. Вызвал ее в кабинет, а баба сбежать хотела. Как бросилась к выходу, но охрана притормозила. Сбили птаху с полета, доставили в кабинет. Она там выступать стала. Следователь цыкнул, не угомонилась. Предупредил, что отправит в психушку и надолго. Вот тут мигом заглохла.

— Следователь стал про самогон расспрашивать. К тому времени в доме нашли оперативники двадцатилитровую бутыль. И задержали троих покупателей. За время обыска возникли. А тут и внук появился. С работы пришел. Всю эту теплую компанию доставили оперативники в милицию.

— Теперь они уже не скоро к Ивановне появятся, — улыбался Захарий.

— Там, если по совокупности, на приличный срок тянет. Условным не отделаются это точно. Издевательства над бабкой, содержание ее в условиях опасных для здоровья и жизни, принудительное изъятие пенсии, изготовление и сбыт самогона, оскорбления работников милиции, угрозы поджогом и расправой, думаю, не меньше чем по пятаку получат. Короче, если не поумнеют, то остыть успеют, — усмехался участковый.

— А как теперь Ивановна?

— Ой, Захарий! Спроси о чем-нибудь полегче. Эта бабка слезами заливается.

— С чего бы?

— Ей внука жаль! Хочет пойти к начальнику просить его отпустить ее мальца. Мол, он самый хороший, лучше его в свете нет. А то, как жила в сарае по его милости, уже забыла.

— Неужели его отпустят?

— Он единственный кормилец у нее! Хотя сам на бабкиной шее живет. Но могут в милиции сжалиться. Все ж внук, единственный и последний родной человек. А Ивановне на восьмой десяток пошло. Кто ее досмотрит, кто поможет ей? Конечно, ни мне решать, есть начальство, у них головы умнее. Но лично я, гнал бы из дома того внука и кулаками, и пинками. Лучше чужого человека на квартиру взять, чем пустить в дом такую родню! Оно себе спокойнее! — простился участковый.

Захарий уже и забыл об Ивановне. А эта через месяц сама объявилась. Вошла улыбающаяся и довольная, она даже помолодела и выпрямилась:

— Благодарствую тебя, мил человек! Избавил от супостатов и нахлебников. Нынче в спокое живу, без заморочек, сама себе хозяйка и все у меня ладится, клеится. Соседи подмогают где самой тяжко справиться. И всего хватает. Не голодую, одежа и обувка имеются. А все ты позаботился.

— Где внук нынче?

— Его судили. Но дали условно. За меня на суде его срамили и не велели боле ко мне появляться. Велели определиться самому. А Тоньку на три года в тюрьму увезли. У ней грехов нашли кучу. Внук ей на суде просказал враз, что ждать ее не станет.

— И правильно! — поддержал Захар.

— Она козлом назвала и плюнула в его сторону. Мне смерти пожелала. Это за все мое доброе. Я внуку тож просказала, чтоб боле ко мне не приходил никогда. И даже у моей могилы чтоб не появлялся. Не хочу дурака видеть. Ведь вот меня, родную бабку, на суку променял! Так все говорили в суде, — хвалилась Ивановна.

— Я теперь в своем дому порядок навела. Все почистила, помыла, к Пасхе готовлюсь. Мне советуют соседи в квартирантки девку взять, чтоб в дому помогала прибрать. Но я не хочу. Чужие, завсегда помеха на глазах. Сама справлюсь в избе. Не желаю помощи. Нахлебалась досыта от своих. Кому нынче поверю! Сама себе завсегда угожу, — улыбалась бабка. И, достав из сумки старые фетровые бурки, попросила смущенно:

— С ими можно чего-то сделать?

— От чего же? Конечно, отремонтирую, — согласился Захар и предложил:

— Не раньше чем через пару дней заберешь. Здесь делов много.

— А и не беда. Лишь бы к Пасхе сделал. Я в их на службу пойду в церковь. Неловко в валенках по весне ходить. Так ты уважь, выручи еще разок. Я в долгу не останусь.