– Ну, мне обидно. Папа все время с разными девушками, а ты все одна да одна.
– Ага! И от скуки занимаюсь воспитательным процессом?
– Это тоже, конечно, меня волнует, но я там с одной английской девчонкой познакомилась, и она мне рассказала, что развод – обычное дело. У них там до глубокой старости люди все женятся и разводятся. Один никто не живет. Одному плохо.
– Это точно! – со вздохом согласилась Ирка.
Дома Инга вихрем пронеслась по квартире.
– Папашка приходил.
– Да, был по делу. – Ирке показалось, что она слегка покраснела. – Откуда знаешь?
Инга укоризненно посмотрела на мать.
– Дедуктивный метод, – сказала она и кивком указала на часы Котельникова, которые нагло красовались на комоде в прихожей.
«Вот блин горелый! – подумала Ирка. – Уже почти две недели мимо этих часов хожу и даже не заметила. А Котельников-то хорош гусь, даже не спохватился. Небось и не помнит, у кого из своих баб часы забыл».
Изображать удивление при виде часов бывшего мужа Ирке не потребовалось, это удивление было просто написано у нее на лице.
– Надо же! А я и не заметила, – сказала она, разглядывая часы. – Он, наверное, специально подложил, чтобы был повод за ними заехать. – Это было первое, что пришло Ирке в голову. Слабовато, конечно, но ничего лучше она придумать не могла.
Инга хмыкнула.
– А цветы от кого? – продолжила она свой допрос.
– Ты прям Мюллер какой-то, а не дочь.
– Кто такой Мюллер?
– Шеф гестапо.
– Жесть! Ты мне зубы своим Мюллером не заговаривай, а говори, кто тебе цветы дарит в таком количестве.
– Один таинственный незнакомец.
– А почему желтые? И розы желтые, и хризантемы желтые, и тюльпаны желтые. Он маньяк?
– Не похоже. Просто мне очень нравятся желтые цветы.
– Опять жесть! Мам, желтый – цвет измены.
– Да? Ты точно знаешь?
– Угу.
– Странно. Человек этот со мной еще толком не познакомился, а уже мне изменять собирается? Точно маньяк.
– Маньяк. Маньяк. Завалить цветами таинственную незнакомку может только маньяк.
Профессор Зелинский, он же чрезвычайно модный психолог, маг и экстрасенс, проводил курс лекций, семинаров и тренингов в Ленэкс-по. Таня Виноградова долго думала, надо ли ей посетить этот курс, так сказать, живьем или можно опять ограничиться приобретением дисков с записями. Однако прошлые лекции профессора, добросовестно прослушанные ею на дисках, вызывали у Тани некоторое раздражение. В первую очередь из-за дурацких вопросов, задаваемых слушателями из зала. Слушатели все время спрашивали какую-то ерунду, старательно обходя самое важное. Хотя не исключено, что это важное было важным только для Тани, а для остальных могло показаться полной ерундой. В результате, просмотрев весь список предлагаемых профессором семинаров, Таня все-таки записалась на семинар по межличностным отношениям и даже оплатила его, а потом долго думала, идти или нет. Семинар начинался в восемь вечера, и Тане совершенно не хотелось после тяжелого трудового дня тащиться на другой конец города.
К походу ее подтолкнул Белов, в очередной раз совершенно неожиданно надравшийся. Когда Таня приехала с работы, приняла душ, надела уютный домашний халат и твердо решила ни на какой семинар не ходить, Белов явился разухабисто веселый, как это обычно происходило в самом начале запоя, и принялся глумиться над Таней, размахивая у нее перед носом повестками в суд на бракоразводный процесс. Одна из повесток была на завтрашнее, третье по счету заседание. На два предыдущих Белов, как и следовало ожидать, не явился. Завтрашнее заседание, независимо от того, пожалует на него Белов или нет, должно было стать, по словам адвоката, последним. Похоже, Белов в особенностях российского законодательства разобраться не посчитал нужным и теперь вовсю радовался, что якобы сорвал все Танины планы.
– Ну что, Виноградова, развелась? Хрен тебе! Ничего у тебя не выйдет. Никуда ты от меня не денешься. Накася выкуси. – Белов покрутил кукишем у Тани перед носом. – Я твоя судьба! Крест и карма. Чего там еще бывает? Рок? Вот точно. Я твой рок! Причем злой. Злющий такой рок. У-у-у! Бр-р-р-р. – Он изобразил руками козу и двинулся на Таню. – Виноградова! Я тебя съем.
Однако съесть Таню он не успел, так как икнул, потом пукнул и как-то весьма стремительно помчался в туалет.