Женская верность

На следующий день, дождавшись возвращения Надежды и Ильи, решили, что Надежда останется дома, а Илья, Устинья и Елена пойдут на кладбище. Попрощались дома. Крышку Илье, тоже пришлось заколотить дома. Легонький гробик Устинья на руках вынесла из барака. Поставила на санки. Илья обвязал веревкой, и они направились к Лысой горе. Ветер становился всё сильнее, забивая снежным крошевом глаза. Идти становилось всё труднее. Согнувшись почти пополам, они упорно продвигались вперед.

Время шло. Надежда, как это принято, следом вымыла пол. Принесла дров. Растопила печь. Холодная, выстывшая комната, стала наполняться теплом. Сварила кастрюлю картошки. Обжарила на сале лук и заправила её. В комнате запахло едой, стало тепло и уютно. В другой кастрюле поставила воду для киселя. На стене мерно тикали ходики. Уже бы и время вернуться. Надежда заварила кисель и отставила кастрюлю на край плиты. Часы тикали и тикали, но никто не возвращался. За окном уже стемнело. Порывы ветра хлестали в окно снежной крупой. Прижавшись лицом к холодному стеклу, Надежда звала: "Мама, Леночка, Илюшенька, ну где же вы? Ну, где же вы? Мама…". И слёзы одна за другой катились из глаз.

На гору уже не заходили, а заползали. Увидев странную процессию, сторож пошел на встречу.

— Покойный-то где?

— Вот, — Устинья ближе подтянула санки. Сняла, перекинутую через плечо котомку, достала магазинную пол литру, и завернутое в белую тряпицу сало с хлебом.

— Помяни, чем бог послал, дочь мою.

— Опосля. Это уж как положено, — сторож распихал по карманам бутылку, сало и хлеб.

— Идем, а то сами-то уже не найдёте. Замело здесь всё.

И он направился впереди.

Засыпали могилку смерзшимися комьями.

— Весной растает, придете и всё поправите, тода уж и крест поставите. А пока вот запоминайте место, — и сторож обвел рукой в верхонке мятущееся снежное марево.

Дорога назад ничуть не отличалась от вчерашней. Только у Ильи сильно мёрз стеклянный глаз, и он изловчился надеть шапку так, что она закрывала стынувшую стекляшку.

У входа в барак навстречу кинулась Надежда.

— Мамочка, мама…

— Настыли мы. Пойдем домой, — Илья подтолкнул вперед мать, сестер и, гремя заледеневшей одеждой, пошел следом.

В комнате разделись, накрыли на стол, Устинья стукнула в стену.

— Татьяна!

— Иду.

Помянули, выпив по стакану киселя. Посидели молча. Хотелось только одного, чтоб этот тяжелый день быстрее кончился.

— Пойду я, — Татьяна перекрестилась на образа и вышла.

— Давайте спать. Из утра на работу, — Устинья, чтоб дольше сохранить тепло от натопленной печи, наполовину прикрыла печную вьюшку.

— Мамань, може в баню завтра? — Илюшка выжидательно замолчал.

Жизнь с повседневными заботами брала своё.

Один за другим, одинаковые, как две капли воды, проходили дни. Утром на работу — затемно. Вечером с работы — затемно. Или наоборот. Вечером на работу, во вторую смену — по морозным сумеркам, утром с работы также.

Письма от Ивана приходили не часто и не особо длинные. Читали их по много раз и помнили наизусть.

"Здравствуйте, маманя, сёстры Елена и Анастасия, а так же брат Илья. Письмо Ваше получил. Илья, береги мать, не давай тосковать. С того света уж не вернёшь. Из нашей части едет в командировку специалист. Пока он тут был, его завод переехал к Вам. Я дал ему адрес и мыло, и две банки тушенки. Будет возможность — занесёт.

Остаюсь Вашим сын и брат Иван".

Иногда писем не было очень долго. Иногда приходили по два сразу, хоть и написанные в разное время, содержанием мало отличаясь друг от друга.

"Здравствуйте, маманя, сёстры Елена и Анастасия, а также брат Илья. Я жив, покель не ранен. Здоров. Чего и Вам желаю. Остаюсь Вашим сын и брат Иван".

Последнее письмо от Тихона Устинья получила из под Москвы. В нем Тихон писал, что благодарит Бога, что поторопился перевезти семью подалее от этих мест. Насмотрелся всякого. Чтоб Кулинка, при первой же возможности, бросала всё и ехала к ним. Жизнь сохранить, а там как-нибудь, обживутся. Писал, что часть их теперь переформируют и потому пока писать ему не куда. На днях получит новый номер полевой почты и сразу отпишет им. Ещё писал, чтоб дочери не ленились, а подробнее писали всё, что мать им диктует.

Только этого обещанного письма Устинья так и не дождалась. Отписали по старому адресу. Пришел ответ, что часть расформировали, более подробную информацию по частному запросу представить не могут.

Ожиданье становилось невыносимым. Устинья всё чаще вставала по утрам с опухшими глазами.

— Мамань, заживо-то не хорони, — сердился Илья.

— Знамо дело. Вдруг ранен, али контужен, где по госпиталям, как безродный, — и слезы уже не скрываемые, катились одна за другой.

— Если ранен, оклемается и отпишет.

— Знать бы где? Я б туда дошла, долетела…

— Ага. Долетела!

— Мир не без добрых людей, где на попутке, где пешком. Кабы только знать, куды мне.

— Я завтра со второй. Из утра пойдем в военкомат. Обскажем. Тогда уж и будем думать — как дальше быть, — Илья открыл духовку в печи, пристроил поближе свою и материну обувку.

Глава 9

БУМАЖКА

Утром, проснувшись, Илья увидел мать причесанную и одетую в выходную одёжу.