Женская верность

Где на попутках, где на подводах, где пешком — Акулина возвращалась домой. Уже приближаясь к родным местам видела, что война не пощадила их. В Михайловке снаряд угодил в церковную стену. Церковь чудом устояла, но начавшийся пожар уничтожил большую половину первого этажа. От сельсовета остались одни головешки, да люди говорят, партизаны сожгли, потому как немцы там штаб устроили.

Дорога к селу мало чем изменилась. Только ям, да ухабов прибавилось так, что лучше шагать по обочине. Перекинув через плечо лопату, с привязанным к черенку узелком, Акулина шаг за шагом приближалась к дому.

Вот и калитка. Несколько шагов по ступеням крыльца, дверь не замкнута. Сразу за дверями на лавке сидела мать, опираясь на костыль. Вид у неё был воинственный. А по полу расположились все пятеро Натальиных ребятишек. Услышав дверной скрип, Прасковья выставила костыль, отгораживая выход: "Уж я вам набегаю! Только и знай, тепло выпущают". И осеклась. Глаза её различили в дверном проёме неясную фигуру: "Ты, щёль, Наталья?" Но голос дрогнул. Мелковата фигура для Натальи.

— Мам, не пужайся. Это я, Кулинка.

Просковья дернулась, пытаясь встать, вытянула вперёд руки: "Дитятко моё-ё-ё-ё…" Акулина опустила лопату с плеча, положила на стол узелок.

— Ну, будет, будет. Как ты тут? Ни строчки. Душой изболелась, — Акулина прижала к себе материнскую голову и вдыхала, вдыхала… с детства знакомый, такой родной и любимый запах.

— Да некому отписать. Наталья неграмотная, мужика её на войну забрали, да там он, бедолага и остался. Я слепа и тоже неграмотна. А что всех тут собрала, ты уж не ругайся. Чем две избы топить, да бегать из одной в другую с её-то ногами, мы порешили, что уж вместях лучше.

Такого поворота дел Акулина никак не ожидала и была рада, что всё так обошлось.

Вечером все сидели за одним столом и ели из большой алюминиевой чашки перловую кашу, сваренную из сухого пайка Акулины.

— Благодарна я тебе Наталья не знамо как, за то, что мать спасла и дом сохранила.

— Ой, Кулинка, мы ить курей твоих зимой не уберегли. Как воинские части проходили по деревне, то мы курей и недосчитались. Исчезали одна по одной. А уж последнюю долго дома хранили, покель вся моя куча зимой не заболела. Вот мы понемногу и добавляли, щёб детишек поддержать. Ну а я теперь не вдовая, и не замужняя. Пропал мой Антип без вести. Ну как, ну как может человек невесть куда деться? А, думаю я, может бог дасть объявится мой Антипушка?

— Про мово Тимофея тоже отписали, что где он не знают и ответить покель не могут.

Долго ещё в этот вечер три женщины судили да рядили: что было, что будет и мечтали — чем сердце успокоиться. А на следующий день Наталья натопила свою избу и перевела весь свой выводок к себе домой.

Акулина по новой написала в часть, где раньше служил Тимофей, и стала ждать ответа. Тем временем побелила закоптившуюся печь у себя, и в доме Устиньи. Вычистила, выскребла каждый закуток не только в домах, но и во дворах. От Устиньи пришло подряд два письма, в которых Акулину и Прасковью настойчиво уговаривали переезжать к ним, и побыстрее. Но Акулина не могла решиться. Вдруг Тимофей раненый, али как ещё приедет в деревню, а её не будет. И Акулина ответила, что вот теперь уже конец войны не за горами, а там как полная демобилизация пройдет, то видать будет. Да и может она отыщет сама его. Но время шло, а Акулина получала только всякие отписки и никаких сведений о Тимофее. Вернулся по ранению сосед. От обеих рук остались одни култышки. Приехал пьяный и поселился у себя в курятнике. На все уговоры жены перейти в дом отвечал, что ежели бы его медсестра сюда не доставила, то уж лучше в доме инвалидов проживался бы.

— Я теперь всякого достоинства лишен. По нужде и то срамота одна. Не трожьте меня. А то как бог свят, утоплюсь! — обросший, грязный, орал во весь двор на своё семейство.

Это был первый вернувшийся с войны победитель. И его жена, Ульяна, первые дни по его приезду со смешанным чувством счастья и горя металась по домашним делам. С одной стороны — с такого побоища живой вернулся, а с другой боль за увечье мужа. Но странное дело, жалея мужа — куда хуже в крестьянском хозяйстве без рук — Ульяна летала как на крыльях. Мог и погибнуть при таком увечье. Медсестра, которая привезла его, рассказывала, что ежели бы жгуты санитары не наложили, то кровью бы истек. И при одной этой мысли Ульяна бежала в курятник: "Трофимушка, може тебе баньку истопить?" Но пьяный Трофим только мычал. Отчаявшаяся Ульяна пошла по деревенским домам. Говорила везде одно и тоже.

— Бабоньки, миленькие, не давайте моему самогону. Сгинет мужик. От немца получил страшное увечье, да слава богу, жив остался. А тапереча от своих спьяну сгинет.

— Ишь ты, умница. У её мужик. Дак уж и не смей ему чарку поднесть. А ели он один на всю нашу деревню, дак чего бы и не побаловать?

— Одичал он с пьянки. Боюсь — кабы чего худого не случилось.

Толку от её похода было мало.