Женская верность

Первое время жили всё в той же комнате, что получил Тихон. И хоть ночью пустого места в ней не было, жили дружно. Чистота и порядок соблюдались неукоснительно. Пол в комнате мыли дважды в день: перед обедом и перед сном. Обед и ужин всегда в одно и то же время, все вместе за одним столом. Если кто был на работе, то ему оставляли причитающуюся порцию. Петра приняли на работу в отдел снабжения строящегося нового завода. И очень быстро дали однокомнатную квартиру в новом двух этажном доме. Елена тоже работала, но уже собиралась в декрет. Отдельная однокомнатная квартира с центральным отоплением и водой — чего ещё желать? Петро написал матери письмо, чтоб продавала дом и приезжала. Счастье казалось бесконечным. Чисто намытые стекла окон блестели на солнце. Накрахмаленные салфетки вышитыми уголками спускались с полок этажерки. Взбитые подушки на двуспальной кровати закинуты тюлевой накидкой. На кровати Анастасии из-под голубого покрывала аккуратно выглядывают сплетенные ею кружева. А между ними — детская кроватка. Подготовлена по всем правилам, не заранее, а как ребенок стал шевелиться. Анастасия не сводила глаз с невестки. Казалось, сама помолодела. Да и было ей в ту пору — сорок пять. Был бы её Ефим жив — была бы ягодка…

Родила Елена мальчика. Принесли домой, распеленали — и сердце Анастасии замерло. Будто, молодость вернулась. Настолько внук был похож на сына. Через месяц Елена вышла на работу. Отдавать Валерика в садик Петр наотрез отказался. И Анастасия осталась за домохозяйку и нянчить внука.

Подходил новогодний праздник. Наряженная ёлка украшена настоящими игрушками. Стеклянные часы показывали без пяти двенадцать. Балерина из ваты и тонкой бумаги, сверкала прозрачными блесками. А на верхушке из золотистых бусин с красной серединой — звезда. Пахнет домашней выпечкой и свежей хвоей.

Сразу после Новогодней ночи Валерик заболел. Ребёнок плакал, метался от матери к бабушке. Отец беспомощно кидался от одной к другой, пытаясь подставить свои руки. Вызвали скорую помощь и сына увезли в больницу. Елену не положили. Не положено. Так и дежурили под окнами этой больницы посменно: Елена всё свободное от работы время, Петро сменял её, когда она работала и Анастасия в пересменке между ними, а иногда и вместе с кем-нибудь из них. Состояние мальчика не улучшалось. Не определили даже диагноз. Так прошло трое суток и Петро пошел к главврачу.

— Ну что вы, папаша? Так впору мамам, да бабушкам беспокоиться. Вы же мужчина. Подождите. Пока ничего определённого сказать не могу.

— Я заберу его домой. Пусть участковый врач приходит и лечит, или положите с ним жену, или бабушку.

— Это невозможно. Ваш ребенок не единственный больной. Он лежит в палате вместе с другими детьми и мест для матерей там по нормативам не предусмотрено. Чем Ваш ребёнок лучше других? Почему мы должны делать для него исключение? Да и невозможно это, просто потому, что некуда ложить мамаш. Успокойтесь. Поставим точный диагноз, назначим курс лечения. Пройдет острый период, и заберёте своего сына. Не оставим же мы его себе. А сейчас, извините, меня ждут больные дети, в том числе и ваш сын. И она ушла.

А ещё через неделю Валерика выписали домой. Пояснив при выписке, что всё, что было возможно, сделали, и теперь дело за природой. Остаётся только ждать и надеяться. Загруженный лекарством, ребенок почти не на что не реагировал. Посоветовавшись между собой, женщины решили, что Устинья с Анастасией потихоньку, чтобы люди не знали, сходят в церковь и поставят свечку о здравии, да закажут молебен о здравии младенца батюшке. Однако идти следовало в тайне. Боялись, как бы поход в церковь матери и тёщи не навредил Петру на работе. Потому что "религиозный дурман" совсем не приветствовался властями. Мальчик слабел на глазах. Приходивший участковый врач ничего толком не говорила. И только левая ручка младенца конвульсивно поднималась и опускалась.

Единственная на весь город церковь находилась на левом берегу. Но зима стояла лютая, и Енисей уже встал. Решили, что напрямки, через протоку будет ближе и быстрее. Вышли ещё затемно. Небо было усыпано звездами, а под подошвами валенок снег скрипел и искрился в воздухе миллионами искорок. Дошли до берега, боясь заблудиться в предутреннем сумраке. Но, оказалось — с обрывистого берега, вниз, ведет протоптанная тропинка. В этот день они шли по ней первыми. Вдоль Енисея тянул прошивающий насквозь хиус. В этой леденящей мгле две женщины, согнувшись пополам, упорно шли к противоположному берегу. А под ногами снежная поземка крутила свой танец по Енисейскому льду.