Женская война

— Господа, — сказал он, — долг прежде всего!.. Вероятно, мне придется с послом господ бордосцев решить затруднительный вопрос. Не знаю, когда смогу возвратиться к вам…

— Помилуйте! — отвечали все гости в один голос. — Отпустите нас, комендант; ваше дело напоминает нам, что и мы должны как можно скорее возвратиться на свои места. Стало быть, следует теперь же расстаться.

— Я не смел предложить вам это, господа, — сказал Каноль. — Но если вы сами так решили, я сознаюсь, что это очень благоразумно… Приготовить лошадей и экипажи! — закричал Каноль.

Через несколько минут, быстро, как на поле битвы, гости сели на лошадей или в экипажи и в сопровождении своих конвоев поехали по разным направлениям.

Остался один Ришон.

— Барон, — сказал он Канолю, — я не хотел расстаться с вами, как все другие, потому что вы знали меня гораздо раньше этих господ. Прощайте! Дайте мне руку; желаю удачи!

Каноль подал ему руку.

— Ришон, — сказал он, пристально глядя на него, — я вас знаю: с вами творится что-то необыкновенное; вы мне не говорите об этом, стало быть, это не ваша тайна. Однако вы взволнованы, а когда такой человек, как вы, взволнован, должна быть важная причина.

— Разве мы не расстаемся? — сказал Ришон.

— Мы уже расставались в гостинице Бискарро, однако тогда вы были спокойны.

Ришон печально улыбнулся.

— Барон, — сказал он, — предчувствие говорит мне, что мы уж не увидимся.

Каноль вздрогнул: так много глубокой грусти было в голосе Ришона, обыкновенно столь твердом.

— Что же, — отвечал Каноль, — мы не увидимся, если один из нас умрет… умрет смертью храбрых, и в таком случае, погибая, он будет уверен, что живет в сердце друга. Обнимемся, Ришон! Вы пожелали мне счастья, я пожелаю вам мужества.

Оба они бросились друг другу в объятия, и долго благородные их сердца бились одно возле другого.

Ришон утер слезу, которая, может быть, в первый раз омрачила его гордый взгляд. Потом, как бы боясь, что Каноль увидит эту слезу, он бросился из комнаты, вероятно стыдясь, что выказал столько слабости при человеке, неустрашимая твердость которого была ему так известна.

III

В столовой остался один Каноль; у дверей стоял офицер, принесший известие о парламентере.

— Что же отвечать, господин комендант? — спросил он, подождав с минуту.

Каноль, находившийся в задумчивости, вздрогнул, услышав этот голос, поднял голову и, прервав свои размышления, спросил:

— А где же парламентер?

— В фехтовальной зале, господин комендант.

— Кто с ним?

— Два солдата бордоской городской гвардии.

— Кто он?

— Молодой человек, насколько я мог видеть; он прикрылся шляпой и завернулся в широкий плащ.

— Как он называет себя?

— Он называет себя посланным от принцессы Конде и бордоского парламента.

— Попросите его подождать минуту, — сказал Каноль. — Я сейчас выйду.

Офицер ушел, и Каноль готовился идти за ним, как вдруг дверь отворилась и вошла Нанон, бледная, дрожащая, но с нежной улыбкой. Она схватила его за руку и сказала:

— Друг мой! Здесь парламентер. Что это значит?

— Это значит, дорогая Нанон, что господа бордосцы хотят подкупить или напугать меня.

— И что вы решили?

— Я приму его.

— Разве нельзя отказать?

— Невозможно. Есть обычаи, которые нужно непременно исполнять.

— Боже!

— Что с вами, Нанон?

— Я боюсь.

— Чего?

— Да вы сами сказали мне, что парламентер приехал соблазнить или подкупить вас…

— Правда, парламентер может сделать только то или другое. Уж не боитесь ли вы, Нанон, что он испугает меня?

— О нет! Но он, может быть, соблазнит вас…

— Вы обижаете меня, Нанон!

— Ах, друг мой, я говорю о том, чего боюсь.

— Вы сомневаетесь во мне до такой степени!.. За кого же вы принимаете меня?

— За того, кто вы есть, Каноль, то есть за благородного, не очень влюбчивого человека.

— Да что же это значит? — спросил Каноль с улыбкой. — Какого же парламентера прислали ко мне? Уж не Купидона ли?

— Может быть!

— Так вы его видели?

— Не видела, но слышала его голос, который показался мне слишком нежным для парламентера.

— Нанон, вы с ума сошли. Позвольте мне исполнять мои обязанности: вы доставили мне место коменданта…

— Чтоб вы защищали меня, друг мой.

— Так вы считаете меня подлецом, способным изменить вам? Ах, Нанон, вы жестоко оскорбляете меня вашими сомнениями!

— Так вы решили увидеться с этим молодым человеком?

— Я обязан принять его и, признаюсь, буду очень недоволен, если вы не перестанете мешать мне…

— Поступайте как вам угодно, друг мой, — сказала Нанон печально. — Только еще одно слово…

— Говорите.

— Где вы примете его?

— В моем кабинете.

— Одной милости прошу, Каноль…

— Какой?

— Примите его не в кабинете, а в спальне.

— Что за мысль?

— Разве вы не понимаете?

— Нет.

— Возле моя комната.

— И вы решились подслушивать?

— За занавесками, если вы позволите.

— Нанон!

— Позвольте мне остаться около вас, друг мой. Я верю в мою звезду, я принесу вам счастье.

— Однако ж, Нанон, если парламентер…

— И что же?

— Должен доверить мне государственную тайну?

— Разве вы не можете доверить государственную тайну той, которая доверила вам свою жизнь и свои сокровища?