Женская война

— У меня также есть и крестник, за воспитание которого я плачу очень значительную сумму.

— Вы хотите и ему дать в руки мушкет? Дело! Пришлите мне крестника с племянником, это будет стоить вам только пятьсот ливров за обоих, не больше.

— Пятьсот ливров! Я вас не понимаю.

— Да ведь платят при вступлении.

— Так как же вы хотите заставить меня заплатить за то, чтобы не вступать на службу?

— Это совсем другое дело! Ваш племянник и ваш крестник заплатят каждый по двести пятидесяти ливров и вы о них уже никогда не услышите.

— Черт возьми! Ваше обещание очень соблазнительно! А им будет хорошо?

— То есть, если они попробуют послужить под моим начальством, то не захотят быть китайскими мандаринами. Спросите у этих господ, как я их кормлю. Отвечайте, Барраба, Карротель.

— Действительно, — сказал Барраба, — мы живем, как вельможи.

— А как они одеты! Посмотрите.

Карротель повернулся и показал свое великолепное платье со всех сторон.

— Да, — сказал путешественник, — платья нельзя похаять.

— Так вы пришлете мне ваших молодцов?

— Да, хочется! Вы долго пробудете здесь?

— Нет, недолго, уедем завтра утром, но поедем шагом, чтобы они могли догнать нас. Дайте нам пятьсот ливров, и дело будет покончено.

— Со мною только двести пятьдесят.

— Вы отдадите им остальные двести пятьдесят, и под предлогом доставки этой суммы пришлите их ко мне. А иначе, если у вас не будет предлога, они, пожалуй, догадаются.

— Но, — сказал гость, — они, может быть, возразят мне, что одного человека достаточно на исполнение такого поручения.

— Скажите им, что на дорогах грабят и дайте каждому из них двадцать пять ливров в счет жалованья.

Гость смотрел на Ковиньяка с изумлением.

— Право, — сказал он, — только военных людей не останавливают никакие препятствия.

И отсчитав двести пятьдесят ливров Ковиньяку, он вышел, в восторге, что за такую малую сумму мог пристроить племянника и крестника, которых содержание стоило ему более ста пистолей в год.

VI

— Теперь, Барраба, — сказал Ковиньяк, — нет ли у тебя в чемодане какого-нибудь платья попроще, в котором ты был бы похож на фискала?

— У меня осталось платье того сборщика податей, которого мы, вы знаете…

— Хорошо, очень хорошо, и у тебя, верно, его бумаги?

— Лейтенант Фергюзон приказал мне беречь их, и я берег их, как глаз свой.

— Лейтенант Фергюзон удивительный человек! Оденься сборщиком и захвати его бумаги.

Барраба вышел и через десять минут явился совершенно переодетым.

Он увидал Ковиньяка в черном платье, похожего как две капли воды на приказного.

Оба они отправились к дому прокурора. Господин Рабоден жил в третьем этаже. Квартира его состояла из кабинета, рабочей комнаты и передней. Вероятно, были и еще комнаты, но они не открывались для клиентов, и потому мы не говорим о них.

Ковиньяк прошел переднюю, оставил Баррабу в рабочей комнате, бросив внимательный взгляд на двух писцов, которые делали вид, что пишут, а между тем играли, и вошел в кабинет.

Рабоден сидел перед столом, до того заваленный делами, что действительно исчезал в отношениях, копиях и приговорах. То был человек высокого роста, сухой и желтый, в черном узком платье. Услышав шум шагов Ковиньяка, он выпрямился, поднял голову, и она показалась из-за груды бумаг.

Ковиньяк думал, что встретил василиска, создание, считаемое новейшими писателями баснословным: так маленькие глаза прокурора блистали огнем скупости и жадности.

— Милостивый государь, — сказал Ковиньяк, — извините, что я вошел к вам без доклада, но — прибавил он, улыбаясь как можно приятнее, — это привилегия моей должности.

— Привилегия вашей должности? — спросил Рабоден. — А что это за должность? Позвольте узнать.

— Я уголовный пристав.

— Вы пристав?

— Точно так, сударь.

— Я вас не понимаю.

— Сейчас изволите понять. Вы знаете господина Бискарро?

— Знаю, он мой клиент.

— Что вы о нем думаете?

— Что я думаю?

— Да-с.

— Думаю… думаю, что он хороший человек.

— Так вы ошибаетесь.

— Как ошибаюсь?

— Ваш хороший человек — преступник.

— Преступник!

— Да, милостивый государь, преступник. Он воспользовался уединенным положением своей гостиницы и давал приют злонамеренным людям.

— Не может быть!

— Он взялся извести короля, королеву и кардинала Мазарини, если они случайно остановятся в гостинице.

— Возможно ли!

— Я арестовал его и отвез в Либурнскую тюрьму. Его обвиняют в измене отечеству.

— Милостивый государь, вы поразили меня! — вскричал прокурор, опускаясь в кресло.

— Но вот что еще хуже, — продолжал ложный пристав, — вы замешаны в это дело.

— Я! — вскричал прокурор, и лицо его из желтого стало зеленоватым.

— Я замешан! Как так?

— У вас в руках сумма, которую преступник Бискарро назначал на содержание армии бунтовщиков.

— Правда, я получил для передачи ему…

— Четыре тысячи ливров. Его пытали посредством башмаков, и при восьмом ударе трус сознался, что деньги хранятся у вас.

— Да, деньги точно у меня, но я получил их назад тому с час, не более.

— Тем хуже, сударь, тем хуже!

— Почему же?

— Потому что я должен задержать вас.

— Меня!

— Разумеется: в обвинительном акте вы означены в числе сообщников.

Прокурор совсем позеленел.