Женская война

— Тем лучше, милостивый государь, тем лучше, вы будете ставить его на передовые посты и он будет разом смотреть направо и налево, между тем как другие видят только прямо.

— Это очень выгодно, согласен, но вы понимаете, теперь казна истощена, тяжба пушечная стоит еще дороже, чем бумажная. Король не может принять на себя обмундировку этих двух молодцов, довольно того, что казна их научит и будет содержать.

— Милостивый государь, — сказал прокурор, — если только это нужно для доказательства моей преданности королю… Так я решусь на пожертвование.

Ковиньяк и Барраба перемигнулись.

— Что думаете вы? — спросил Ковиньяк у товарища.

— Кажется мне, что господин прокурор действует откровенно, — ответил подставной сборщик.

— И, стало быть, надобно поберечь его. Дайте ему квитанцию в пятьсот ливров.

— Пятьсот ливров!

— Квитанцию с объяснением, что эти деньги пожертвованы господином прокурором на обмундировку двух солдат, которых он приносит в дар королю, чтобы показать их усердие и преданность.

— По крайней мере, после такого пожертвования, останусь ли я спокоен?

— Думаю.

— Меня не станут беспокоить?

— Надеюсь.

— А если потребуют меня к суду?

— Тогда вы сошлетесь на меня. Но ваши писцы согласятся ли идти в солдаты?

— Будут очень рады.

— Вы уверены?

— Да. Однако же лучше бы не говорить им…

— О чести, которая предстоит им?

— Это было бы благоразумнее.

— Так что же делать?

— Дело самое простое: я отошлю их к вашему другу. Как зовут его?

— Капитан Ковиньяк.

— Я отошлю их к вашему капитану Ковиньяку под каким-нибудь предлогом. Лучше было бы, если бы я мог послать их за город, чтобы не случилось какого-нибудь шума.

— Пожалуй, дело!

— Так я вышлю их за город.

— На большую дорогу из Орлеана в Тур.

— В ближайшую гостиницу.

— Хорошо. Они встретят там капитана Ковиньяка, он предложит им по стакану вина, они согласятся, он предложит выпить за здоровье короля, они выпьют, и вот они солдаты.

— Бесподобно, теперь надобно позвать их.

Прокурор позвал обоих писцов.

Фрикотин был прекрошечный человек, живой, ловкий и толстенький. Шалюмо был высокий дурак, тонкий, как спаржа, и красный, как морковь.

— Милостивые государи, — сказал им Ковиньяк, — прокурор ваш дает вам тайное и важное поручение: завтра утром вы поедете в первую гостиницу по дороге из Орлеана в Блуа и возьмете там бумаги, относящиеся к тяжбе капитана Ковиньяка с герцогом Ларошфуко. Прокурор даст каждому из вас по двадцати пяти ливров в награду.

Доверчивый Фрикотин подпрыгнул от радости. Шалюмо, бывший поосторожнее товарища, взглянул на прокурора и на Ковиньяка с выражением крайней недоверчивости.

— Позвольте, — сказал прокурор, — погодите, я еще не обещал этих пятидесяти ливров.

— А эту сумму, — продолжал Ковиньяк, — прокурор получит от процесса капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко.

Прокурор опустил голову. Он был пойман, следовало или повиноваться, или идти в тюрьму.

— Хорошо, — сказал он, — я согласен, но надеюсь, что вы дадите мне квитанцию.

— Вот она, — отвечал сборщик податей, — изволите видеть, я предупредил ваше желание.

Он подал ему бумагу, на которой были написаны следующие строки:

«Получено от господина Рабодена пятьсот ливров, добровольное приношение королю против принцев».

— Если вы непременно хотите, так я внесу в квитанцию и обоих писцов.

— Нет, нет, она и так очень хороша.

— Кстати, — сказал Ковиньяк прокурору, — велите Фрикотину захватить барабан, а Шалюмо — алебарду. Все-таки лучше, не надобно будет покупать этих вещей.

— Но под каким предлогом могу я дать им такое приказание?

— Под предлогом, чтоб им было веселее в дороге.

Ложный пристав и ложный сборщик податей ушли. Прокурор остался один. С ужасом вспоминал он об угрожавшей опасности и радовался, что отделался от нее так дешево.

На другой день все случилось, как желал Ковиньяк. Племянник и крестник приехали на одной лошади, за ними явились Фрикотин и Шалюмо, первый с барабаном, второй с алебардой. Когда им сказали, что они имеют честь поступать на службу принцев, они несколько поупрямились, но препятствия были устранены угрозами Ковиньяка, обещаниями Фергюзона и убеждениями Баррабы.

Лошадь племянника и крестника назначили на перевозку багажа, а так как Ковиньяк набирал пехотную роту, то они не могли возражать.

Отправились в путь. Шествие Ковиньяка походило на триумф. Оборотливый партизан нашел средство увлечь самых упорных поклонников мира на войну. Иных он вербовал именем короля, других именем принцев, иные думали, что служат парламенту, иные воображали, что будут содействовать королю английскому, который намеревался выйти на берег в Шотландии. Сначала существовало некоторое различие в мнениях и требованиях, которые потом примирял лейтенант Фергюзон. Но при помощи постоянной тайны (которая была, как уверял Ковиньяк, необходима для успеха предприятия) все шли вперед, солдаты и офицеры, сами не зная, что будут делать. В четыре дня, по выезде из Шантильи, Ковиньяк набрал двадцать пять человек, что составляло уже препорядочный отряд.