Женские игры в Париже

Болезнь её тем временем прогрессировала. Она пробовала лечиться у гипнотизеров, в том числе у известного доктора Давида-Фердинанда Кореффа обаятельного шарлатана, который пользовал Стендаля и Жорж Санд, знал Гейне и Делакруа и о котором Талейран сказал, что это - "дьявол, который знает все, даже немного о медицине!". Но странные рецепты доктора Кореффа и его лечение, заключавшееся в применении животного магнетизма и гипноза, не помогали. По настоянию Дюма Мари отказалась от ночной жизни, перестала пить шампанское; вместе с Дюма она выезжала летом на пикники за город и пила козье молоко. Однажды она даже поехала с ним пожить в деревню, но уже через неделю тишина, свежий воздух, близость природы наскучили ей. Она умчалась в Париж, к своим привычным развлечениям, и однажды вечером, когда Мари сказала, что чувствует себя слишком уставшей для какой бы то ни было компании, Дюма увидел, как в её комнаты вошел новый любовник.

Тогда в он сел и написал ей письмо:

"Дорогая Мари! Я не настолько богат, чтобы любить тебя так, как я сам бы того хотел, но и не настолько беден, чтобы быть любимым только так, как хочешь ты. Поэтому давай забудем все: ты - имя, которое тебе скорее всего безразлично, я - счастье, которое стало для меня невозможным. Излишне говорить, как мне жаль, ибо ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Итак, прощай. У тебя слишком нежное сердце, чтобы не понять, почему я пишу тебе, и слишком острый ум, чтобы простить мне это письмо. Mille souvenirs. А. Д.".

Через много лет после смерти Мари Дюма вернул себе это письмо, купив его на аукционе. Он подарил его Cape Бернар, которая играла роль Маргарита в его пьесе, вместе с экземпляром романа, основанного на истории его отношений с Мари Дюплесси. "Именно этот экземпляр уникален, - писал он Бернар, - так как подлинник письма, который вы обнаружите на обороте страницы 212, почти полностью идентичен письму, напечатанному на указанной странице. Это письмо было написано реальным Арманом Дювалем примерно сорок лет назад... Это письмо - единственное подлинное свидетельство той истории. Я чувствую, что оно должно принадлежать вам по праву, потому что вы своей игрой возвратили мне молодость и жизнь".

Мари Дюплесси, получив упомянутое письмо, не ответила на него. И вскоре она оказалась слишком занята и слишком больна, чтобы вспомнить о нем. Ей оставалось жить семнадцать месяцев. И она прожила их в полную силу: она встретила великого композитора и влюбилась в него.

Ференц Лист, в свои 30 лет уже ставший гордостью Европы, давал в Париже концерты. В антракте, увидев его в фойе театра, Мари представилась ему, и они проболтали все третье отделение там же, в фойе. Друг Листа, наблюдавший эту встречу, говорил, что Лист был очарован ею. Он слушал её "с восхищенным вниманием", наслаждаясь "плавным течением полной мыслей беседы, манерой её разговора - одновременно высокопарной, выразительной и мечтательной". Позднее Мари настояла, чтобы её врач, знавший Листа, привел его на один из её приемов. Врач повиновался, Лист пришел и к концу вечера стал её последним завоеванием.

Лист звал её Мариэттой и испытывал к ней глубокую любовь; она отвечала ему тем же. Как-то он признался другой своей любовнице: Мари Дюплесси "была первой женщиной, которую я любил". Своему биографу и доверенному лицу, Янке Волю, он сказал, что общение с Мари было самым приятным времяпрепровождением в Париже и уточнил: "Я не горячий поклонник Марион Делорм и Манон Леско. Мари Дюплесси - исключение. У неё необыкновенное сердце, изумительная живость духа, я считаю её уникальной в своем роде. Дюма очень хорошо её понял. Ему и не надо было долго трудиться, чтобы воссоздать её образ: она - наиболее полное олицетворение женщины, когда-либо существовавшее".

Когда Лист собрался уезжать, чтобы продолжить гастроли, Мари написала ему: "Я знаю, что мне недолго осталось жить. Я странное создание, я не могу дальше так жить, вести этот единственный образ жизни, который знаю, и с этим я не могу примириться. Увезите меня. Увезите куда вам будет угодно. Я не доставлю вам беспокойства. Целый день я сплю, вечером вы позволите мне пойти в театр, а ночью делайте со мной, что хотите". Он обещал к концу года взять её с собой в Турцию, но к тому времени её болезнь приняла серьезный оборот. После своего отъезда Лист больше никогда её не видел. Когда было уже слишком поздно, он сожалел, что не был у её постели. "Я должен был попытаться спасти её любой ценой", - сказал он.