Женские истории пером павлина (сборник)

– Давайте пообедаем вместе, – я знаю, у Вениамина Алексеевича пообедать синоним «выпить».

– Премного благодарен, – вежливый Петенька, – вынужден отказаться. Мне на службу надо.

Быт. Скукотища. Но поесть надо.

Петя уехал. Мы поели. Вениамин Алексеевич выпил свою норму – двести пятьдесят граммов – и удалился на свою половину. Будет спать теперь до позднего вечера.

Я уснула сразу. Без сновидений сон для меня скучен. Что-то будет завтра?

* * *

Во вторник, девятнадцатого августа, меня вызвал заместитель начальника главка, он же начальник штаба.

– Я ознакомился с вашим отчетом, – не скажут в простоте «прочел». – В ваших действиях просматриваются неплохие качества командира. Но при этом вы допустили и промахи. Это поправимо. Я подписал приказ об откомандировании вас на учебу в Высшую школу милиции, – он и улыбаться умеет. – Смотришь, потом и в академию пойдешь, – сейчас предложит выпить. Такое было у генерала выражение лица. Но нет. – Даю Вам пять дней отдыха. В следующий понедельник приказываю прибыть в отдел кадров за направлением.

Пять дней, со вторника по субботу, я каждое утро отправлялась в госпиталь к Тимофею Игнатьевичу. Лежал он в отдельной палате, и мы могли часами говорить. С перерывами на прием пищи вести разговоры. Вернее, говорил он, а я слушала.

Он продолжил свою повесть о жизни.

– На заводе настоящая жизнь. Это, как в армии. Сразу видно, чего ты стоишь. Нет, конечно, и там, и тут встречаются и подонки, и проходимцы. Но все же труд и служба подобны лакмусовой бумажке. Работали в три смены. Строили, – увидев на моем лице маску недоумения, пояснил, – суда и корабли строят. Это так. Так вот строили одновременно два корабля. Ночью особенно красиво. Всполохи сварки на черном небе.

– Не знала, что вы лирик.

– Вы многого обо мне не знаете. Может статься, и узнаем друг о друге больше. Дай попить. Что-то в глотке сухо стало, – полковнику его сослуживцы исправно приносили коньяк. – Мать скоро нашла отцу замену. Я не осуждаю. Что тут поделаешь. Это мужик может, походя, удовлетворять свои физиологические потребности. Вам, женщинам, нужно постоянство, – это не обо мне. – Так в наш дом вошел Анатолий. На три года младше матери. Нагловатый, самоуверенный малый. У нас с ним с первых шагов сложились, мягко говоря, напряженные отношения.

Я ярко представила эти «напряженные» отношения и не удержалась: «И кто побеждал?»

– Соображаете. Я к тому времени уже имел первый разряд по боксу. Умел бить так, что следов не оставалось. Но и мать мне было жалко. Кончилось все тем, что я съехал в общежитие.

Два дня пролетели. Меня вызвали на службу. Выдавали зимнюю форму и обувь. Как не получить? Там и отметили это наиважнейшее событие. Пришли те ребята, что были под Пушкиным.

– Ты, лейтенант, в полковники годишься. Голос у тебя такой. Где выучилась?

Не стала я говорить им, что училась на актрису. Там и голос поставили.

Домой меня отвез Петя. Видела я, что он очень хочет подняться ко мне «чайку попить», но и я было непреклонна: «Петя, у меня папа и мама. Нельзя».

Угрюмо попрощался Петя и так газанул, что из-под шин дым пошел.

Наверное, и я, как все. Прав, значит, Тимофей Игнатьевич.

– Что случилось? – Тимофей Игнатьевич был не на шутку обеспокоен. Но, когда я рассказала, что да как, он развеселился.

– Вы отрез на шинель не отдавайте в ателье. Мы вам такую шинельку пошьем, что там Дом моделей. У меня сохранился отрез тонкого драпа. Не то, что вам выдают.

Потом было продолжение его жизненной повести. Я узнала о его работе в комсомольском комитете. О том, что был он членом горкома комсомола.

– Это было в 1967 году. Тогда, в канун пятидесятилетия революции, вышло Постановление ЦК об укреплении рядов милиции. Я попал в эту кампанию. Школа милиции. Средняя. Потом служба в одном из отделений города. Как мы говорим, на земле.

Тимофей Игнатьевич попросил смочить горло.

– Я тоже, пожалуй, причащусь.

– Можно. Вы что, верующая?

– Вот уж нет.

Полковник замолчал. После паузы.

– Я тоже атеист. Член партии. Но вот, что я тебе скажу. Ты младше меня на десять лет. Помню похороны Сталина, – и он туда же, как папа, – помню и Хрущевские перегибы. Он, знали бы вы, снес больше церквей, чем за все предшествующие годы. Не зря же его сняли за волюнтаризм. Но в шестьдесят седьмом жизнь в стране как-то наладилась, – задумался о чем-то и продолжил: – Причащаются люди в церкви. Но все это, впрочем, пустое. На чем я остановился?

– На том, что вы работали на земле.