Женские лица русской разведки

На другой день после этой встречи — такое вот совпадение — капитан I ранга М.А. Воронцов наконец-то получил долгожданную выездную визу от германского МИДа и убыл поездом в Москву. Судя по его воспоминаниям, в то время его больше всего беспокоило то, что в его последних донесениях руководству трижды изменялась предполагаемая дата начала войны.

Позже адмирал Воронцов вспоминал: «…учитывая крайнюю необходимость моего личного доклада наркому ВМФ, я испросил у него разрешение на выезд в Москву и, получив таковое, запросил выездную визу. Немецкий МИД тянул целую неделю…»[677].

Однако с этим приездом М.А. Воронцова в Москву ситуация выглядит неоднозначной. Дело в том, что нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов в своих мемуарах «Накануне» по-иному излагает обстоятельства появления военно-морского атташе СССР из Берлина. Во избежание разночтений, приведём этот фрагмент из мемуаров главного морского начальника дословно. «В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, — вспоминал адмирал Н.Г. Кузнецов, — я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине М.А. Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В. Сталин. Мне доложили: да, получил. Признаться, в ту пору я верил тому, что говорилось в верхах, и, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада»[678]. В связи с чем в воспоминаниях двух ключевых участников описываемого события возникли противоречивые объяснения причин приезда капитана I ранга Воронцова — непонятно. Сам Воронцов объяснял свою поездку личной инициативой, а нарком ВМФ вспоминал, что приказал его вызвать для доклада в связи с телеграммой о дате начала войны.

В воспоминаниях М.А. Воронцова есть и другие фактические несоответствия. Например, упоминается, что в 20-х числах июня 1941 года в поезде, находясь уже на территории СССР, в соседнем купе он встретил двух военных в званиях комдив и комбриг, ехавших на совещание в Москву из Белорусского военного округа. Здесь вкралась какая-то неточность. Дело в том, что такие персональные воинские звания лиц высшего командного состава в РККА существовали с конца сентября 1935 по май 1940 года.

Указами Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении воинских званий высшего командного состава Красной Армии» и «Об установлении воинских званий высшего командного состава Военно-Морского Флота» генеральские и адмиральские звания в Красной армии были введены 7 мая 1940 года. Данные указы Президиума Верховного Совета СССР были объявлены приказами НКО СССР № 112 и НК ВМФ СССР № 233 соответственно 8 и 11 мая 1940 года.

Поэтому в июне 1941 года шёл уже второй год, как названные командиры пребывали в генеральских званиях. Присвоение генеральских званий осуществлялось в соответствии со служебной аттестацией и с учётом других установленных критериев.

Другое несоответствие заключается в том, что в ту пору не существовало в военно-административном делении СССР и упомянутого М.А. Воронцовым Белорусского военного округа, откуда как бы ехали эти командиры на совещание в Москву. Приказом НКО СССР от 11 июля 1940 года за № 0141 Белорусский особый военный округ был переименован в Западный особый военный округ (ЗапОВО)[679].

В столицу военно-морской атташе Воронцов прибыл вечером 21 июня 1941 года. «В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина… — вспоминал позже адмирал Кузнецов. — В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час»[680]. Говорилось ли что-либо в ходе длительной беседы о сведениях, полученных от русской патриотки и разведчицы Анны Ревельской, оба собеседника в своих опубликованных воспоминаниях не упомянули.