— Разве? Дайте вспомнить. Я прижался к обочине, возле дома напротив, и не успел я вытащить ключ из зажигания, как у меня за спиной вырос красный «феррари». А дальше. сейчас я вас повеселю. Выхожу я из машины, пересекаю улицу и открываю своим ключом замок. Она, естественно, отстала, а я, как швейцар, держу дверь нараспашку. Наконец, шурша своими шелковыми юбками, она проходит в дом. Но дальше ни-ни. А я ничего понять не могу. Тупой как валенок. Она же здесь в первый раз! Вы даже не улыбнулись. С юмором туго? Ну ладно. Там лестница узкая, я кое-как протиснулся и показываю ей дорогу. Свою гарсоньеру я вам описывать не буду, это не для слабых нервов. Ума у меня хватило — свет только в ванной зажечь. Она пошла на себя взглянуть, а я давай наводить марафет. Ха-ха. У Эдди в подземке наверняка порядка больше. И тут она выходит — голая! Протягивает мне руку: дескать, веди. А как вести, когда меня трясет! У меня ведь, кроме старой натурщицы с обвислыми грудями в Питере и дешевых шлюх на Брайтоне, никого, считайте, не было. А тут. это чудо из пруда. Вы мне не поверите, но я до самого конца не понимал, зачем она за мной последовала. Судите сами. Включает она торшер и спокойно так прогуливается вдоль стен с картинами. Вернисаж в галерее Нахамкина! У меня вот такие шары. Ножки, грудь, волосы, такого не бывает. Ну, что я вам буду рассказывать? Классика. И эта женщина стоит перед моей картинкой, как перед иконой! Молчите? Да, это не по вашей части. Ваш конек — танец маленьких лебедей из беспокойных снов подростка. А все очень просто: она меня разглядывала. Вам не понять. У вас все тип-топ — жена, детишки и девять ярдов в придачу. А для меня это. долой позорное прошлое! Ничего не было — ни чумовых родителей со спец-пайком, ни института, откуда меня поперли, ни уток «Проктор энд Гэмбл» из-под лежачих больных, ни этого чердака с крысами. Жизнь только начинается! Я ей интересен! Пять минут, две минуты, неважно. У вас, конечно, не курят?
— Курите, — он поставил передо мной бронзового тигра с ощеренной пастью.
Я достал пачку «Кэмела», к которому пристрастился еще в Союзе.
Шорт, откинувшись в кресле, смотрел на меня с каким-то жадным любопытством. Так, наверно, лилипуты смотрели на Гулливера, прикидывая в уме, какой же должна быть женщина, чтобы удовлетворить это чудовище! Он даже забыл про свою скрепку. Точнее, она дематериализовалась, исчезла по-английски.
— И чем же закончился этот. вернисаж?
— Я понимаю вашу озабоченность, доктор Шорт, и спешу вас успокоить. Все кончилось хорошо. Я же сказал — так не бывает. Только.
— Только? — подхватил он, подаваясь вперед, ну прямо как следователь, который ловит тебя на случайном проколе.
— Да нет, ерунда. Просто мы с ней за все это время двух слов не сказали. Вообразите, я не знаю, как звучит ее голос! — тут я невольно рассмеялся. — То есть знаю. стоны и все такое. но ведь это, согласитесь, разные вещи.
— Вы хотите сказать, что она от вас ушла, не поинтересовавшись, как вас зовут? Не назвав себя? Не договорившись о новой встрече?
Я только головой мотаю, а он смотрит на меня, как на круглого идиота. На его месте я смотрел бы так же. Спрашивается в задаче: за какой дыркой от бублика я к нему притащился? Чтобы выслушивать дурацкие вопросы? Или поплакаться в его атласную жилетку? Как будто от этого что-то изменится.
— И больше вы ее не видели? — произнес он с неподражаемой иронией. Я молчал, взвешивая на ладони бронзового тигра. У меня было сильное желание шарахнуть этим тигром по модным очечкам. — Жар-птица улетела, но что-то ведь после нее осталось? Заколка в ванной? Рыжий волос на подушке?
— Почему обязательно рыжий?
— Я не угадал?
— Допустим, угадали. Какое это имеет значение?
— Не скажите. Уже что-то. Вы же художник. Один золотой волосок, и вы сможете создать свою обнаженную Маху. Причем гораздо лучше подлинника.
— Вы так считаете?
— Молодой человек, не гневите Бога. Провести час в раю и даже не заплатить за удовольствие! А теперь представьте, что было бы, если бы ваше чудо из пруда подзадержалось. Вам бы пришлось переквалифицироваться в психиатры.
— В психиатры?