Женские праздники (сборник)

ПАУЧОК. Она выпила, не поморщившись, запила минералкой и, так и не присев, мотнула головой: ты, мол, сюда зачем пришел? Простынки, которой мы общими усилиями покрыли продавленный матрас, едва хватило на ширину любовного алькова. Тамара деловито раздела меня, и, пока я полулежал на кровати, уже не спеша, как бы поддразнивая, снимала с себя деталь за деталью — явно в подражание героине какого-то убойного эротического триллера.

ТАМАРА. Имей в виду, анальный секс — за дополнительную плату.

ПАУЧОК. Тамара, тебе сколько? Лет восемнадцать?

ТАМАРА. Некоторые добавляют тридцать баксов, чтобы трахаться без резинки, но я еще пожить хочу.

ПАУЧОК. Она, как фокусник, достала из трусиков полдюжины презервативов и веером швырнула их на постель. Они поблескивали яркой оберткой, точно шоколадные конфеты фабрики «Красный Октябрь». Я взял один наудачу — «Ванька-встанька».

ТАМАРА. Ну что, будем подъемный кран вызывать?

ПАУЧОК. Послушай, может, мы немного поговорим?

ТАМАРА. О чем?

ПАУЧОК. О тебе, например.

ТАМАРА. А чего обо мне говорить?

ПАУЧОК. Ты интересная. Ты должна нравиться мужчинам.

ТАМАРА. Лучше б не нравилась.

ПАУЧОК. Это почему?

ТАМАРА. Сходишь еще за водкой?

ПАУЧОК. Я сходил, и не один раз. А она уже не могла остановиться. Она словно задалась целью доказать мне, что жизнь это помойка и устроили ее мы, кобели вонючие. Вне конкуренции шел ее папаша, занесенный к нам из Африки каким-то революционным самумом. Но и без него список был впечатляющий. Лимитчик с Урала, тунеядец, пропивавший ее трудовые. Изувер сутенер, бивший ее ботинком, на который он надевал роскошную немецкую галошу; на прощанье он оставил ей на боку автограф перочинным ножичком. Студент. этот выставлял ее зимой, голую, на балкон с томиком любимого Фета и не впускал обратно, пока она ни выучивала наизусть стихотворение.

Я взял еще час и еще водки. А дна выгребной ямы все не видно. По-моему, Тамара уже сама путалась — когда ее мать торговала собой, чтобы прокормить ее, когда она шла на панель, чтобы поддержать мать. Я понял, что пора отсюда.

ТАМАРА. Ты меня не хочешь?

ПАУЧОК. Что это? Голова кружится! Неужели я никогда не соскочу с этой карусели?

ЛОРА. Ты меня не хочешь.

ПАУЧОК. Опять эта ночь. как в зеркале. вино, душевный стриптиз, желание, невозможность близости. Кажется, я перебрал. Или выпал из времени. Это уже детали. Главное, я мчусь по кругу не один.

Когда мое время в очередной раз истекло, в дверь деликатно постучали. Я не откликнулся: не хотелось будить Тамару, которая уснула у меня на коленях. Минут через пять в проеме заколыхалось нечто бесформенное, но очень представительное. Я попросил подать мне брюки и заплатил все, что полагалось. Пусть поспит — ей сегодня до трех кувыркаться.

ТАМАРА. Ты куда?

ПАУЧОК. Она все же проснулась, когда я уходил, и успела шепнуть, царапая на чехольчике с презервативом свой домашний телефон, что приедет ко мне домой. За полцены. Я хотел сказать ей напоследок: там, где есть жертва, не было любви, любовь не оставляет после себя жертв. А потом решил — в другой раз, хотя в душе знал, что другого случая не будет.

С женщиной, к которой тебя потянуло, второй раз лучше не встречаться. «Победу в любви приносит только бегство», — заметил Наполеон, знавший толк в баталиях. Это, если хотите, инстинкт самосохранения. Влюбляйтесь, отдавайтесь, сумасбродствуйте, но как только почувствуете, что дело принимает серьезный оборот, — бегите во все лопатки!

Внезапный жар, томление, слабость? Поздравляю, вы схватили любовный вирус. Кто-то скажет: «высокая болезнь». С тяжелыми, заметьте, осложнениями. После нее вы будете выкарабкиваться долго и мучительно, впрочем, это не смертельно, так что в конце концов вы станете на ноги. До следующей эпидемии. От этой напасти иммунитет не вырабатывается.

Только не надо себя жалеть. Любовь это война. Рубцы и шрамы, полученные на поле битвы, украшают солдата.

Вы можете мне возразить, что я проповедую двойную мораль. Вы забыли: у меня особая миссия. Моя миссия — это вы… вы… вы… и другие, имя которым легион, а это значит, что я, в отличие от вас, не имею права на человеческие слабости.

Вот почему я бежал от Тамары. Зато без колебаний снова встречался с Зоей, Светой, да многими, со всеми, кому безоглядно отдавался я, и кто безоглядно отдавался мне, не предлагая мне свою и не требуя взамен мою душу, которая к тому же мне не принадлежала. Назовите меня безумцем, но разве я злодей?

Вот, послушайте: слово другого безумца в свою защиту. «Мужчина берет только то, что ему дают, и, таким образом, никогда не бывает вором. Только женщина крадет и продается. Тот единственный случай, когда она отдается бескорыстно, рискуя все потерять, — это, к сожалению, и есть прелюбодеяние. Продается девка, продается жена, и только женщина в прелюбодеянии бескорыстно отдает себя любовнику, но обирает тем самым своего мужа».

Мне решительно не в чем было себя упрекнуть.

ТАМАРА. Да что ты?