Женские праздники (сборник)

Грузовик, привозивший в школу горячие обеды, выехал за ворота и, обдирая бока живой изгородью, покатил по узкой грунтовой дорожке в сторону шоссе. Шофер, русопятый парень, запел по-английски:

Sometimes I see her undressing for me.

Крышка одного из пустых баков осторожно приподнялась. Огородников прислушивался, не веря своим ушам. Но вот же:

She’s a soft naked lady love meant her to be,
and she’s movin’ her body so brave and so free,
if I got to remember that’s a fine memory.

Огородников постучал по крышке соседнего бака, откуда высунулась голова Кривцова. Теперь они вслушивались вдвоем. Словно почувствовав, что его пение есть кому оценить, шофер грянул припев с удвоенной силой, а Огородников боязливо подхватил такие знакомые слова, только по-русски, для Кривцова:

For I know from your eyes
and I know from your smile
that tonight we’ll be fine,
we’ll be fine, we’ll be fine
for a while, —

пел работяга, крутя баранку.

Ведь игривый твой взгляд
и твой смех говорят:
не на шутку бои
от зари до зари
нам с тобой предстоят, —

пел Огородников.

— Atta boy![2] — одобрительно крякнул шофер и, высунув окно руку, изобразил двумя пальцами колечко, то есть «высший класс».

Дальше они горланили в две глотки, на разных языках, но с одинаковым чувством:

Помню, ты мне сказала тогда: «Не робей!»
Еще не было парочки в мире нежней,
ты была жеребенком горячих кровей,
высох я, по ночам трудясь, как муравей.

Припев подхватил Кривцов:

Но игривый твой взгляд
и твой смех говорят:
не на шутку бои
от зари до зари
нам опять предстоят!

Впереди показалась полоска шоссе. Вся троица распевала в полном упоении.

Я живу как отшельник в местечке глухом,
воздержанье давно соблюдаю во всем,
«Отче наш» регулярно твержу перед сном,
и тебя с нетерпеньем жду ночью и днем.

Тут-то и произошла авария. Забыв о дороге, шофер не заметил, что ему навстречу с шоссе свернула «Волга». Машины «поцеловались» — не то чтобы очень пламенно, а все ж таки передок легковушки помяло прилично.

От сотрясения оба бака качнулись вперед, затем, словно передумав, откачнулись назад, перелетели через низкий борт и, сделав в воздухе кульбит, стоймя вонзились в землю.

Первым после «поцелуя» пришел в себя водитель «Волги» доктор Раскин.

— Ты куда смотришь! — заорал он, выскакивая из машины. — Ты посмотри, что ты сделал, козья морда! Думаешь, тебе это так сойдет?

— Kozya morda, that’s you! Shoulda braked in time![3] — в свою очередь заорал работяга.

— Ты слышал? — Раскин повернулся к пассажиру на переднем сиденье. — Нет, ты слышал?

Пассажир оказался Корнеевым, шефом Огородникова.

— Слышал, — сказал он, вылезая из «Волги». — Акцент, если не ошибаюсь, бостонский.

— Ты ваньку-то не валяй, — Раскин снова обрушился на работягу. — У меня свидетели! В суде русский язык сразу вспомнишь! Тоже мне… Уолт Дисней!

— Fuck you and your court, I have my own witnesses[4]. — Для пущей убедительности шофер-работяга пнул ногой один из пустых баков.

Между тем из легковушки выбралась Вера, а за ней — дочка Тина.

— Ах у тебя свиде-е-тели? — с неподражаемым сарказмом протянул Раскин и в свою очередь наддал бак ногой.

Из бака высунулся по грудь Огородников. После удара оземь глаза у него смотрели в разные стороны.

— Теперь это называется свидетели! — Раскин кулаком вогнал Огородникова обратно.

— Вы что, ненормальный? — вскричала Вера. — Это же мой муж!

— Точно. Олег, — подтвердил в некотором сомнении Корнеев.

— Это вы мне? — задохнулся от такой наглости Раскин. — Я пристраиваю вашего чокнутого мужа, и я же еще ненормальный?!

— Ага, пристроили, — подала голос Тина. — В помойный ящик.

— Who said it’s a garbage can?[5] — возмутился шофер. — Соусэм ослэпла?

Между тем из «Волги» выбрался последний пассажир — Ленина Георгиевна, мать Огородникова, со словами:

— Сынок, сейчас… я их приемами кун-фу… меня в Китае научили…

За шумом перепалки никто не услышал фырчанья мотора, но вот подкатил рафик, и из него посыпались обитатели знакомой нам коммуналки. Они сразу взяли старушку Ленину в плотное кольцо и загалдели наперебой:

— По паспорту все одно не докажешь, а у меня, вона, дите разнополое!

— Псих, он и в Африке псих!

— Отступного дадим, только съезжай, а?

— Не соглашайся, Ленина, не соглашайся.

— Китайская шпиёнка она, вон чего зашифровала-то!

— Отдайте… я интернационалистка… Олег, Олег!