Женские убеждения

В этом семестре Грир и Зи стали волонтерами на горячей линии «Давай поговорим» – работа была в центре Райланда. Они часами сидели в офисе с большим окном на первом этаже, играли в лото и ждали, когда зазвонит телефон. Если он звонил – довольно редко – они выслушивали истории про бескрайнюю печаль и ненависть к самой себе, а иногда – о некоем более конкретном злосчастье. Они говорили успокоительным голосом, как их учили, оставались на линии сколько потребуется и в итоге связывали звонившую с соответствующими представителями социальных служб. Один раз Зи пришлось набрать 911, потому что позвонившая девица сказала, что проглотила целый пузырек таблеток тайленола после ссоры с бойфрендом.

Грир, как и Зи, стала вегетарианкой. В колледже, где тофу и творог росли на деревьях, это было несложно. Они с Зи сидели в столовой над полными тарелками бежевого белка. По вечерам они встречались в одной из их комнат и вели долгие прочувствованные беседы, которые по ходу дела казались замечательными по искренности и глубине, хотя впоследствии замечательного в них оказалось лишь то, какими молодыми, наивными и неопытными были девушки.

– Скажи, что тебя привлекает в мужской сексуальности, – спросила однажды Зи у себя в комнате, после полуночи. Ее соседка ушла куда-то со своим бойфрендом-хоккеистом, они остались наедине. Соседкина половина комнаты была увешана хоккейными плакатами: свирепые могучие мужчины с резиновыми загубниками во рту. Половина Зи была гимном равенству и справедливости, в особенности в том, что касалось животных и женщин.

Слова «мужчины» и «женщины», которые они вставляли в разговор как бы между делом, стали недавним добавлением к их словарю. Используешь несколько раз – и они выглядят уже не такими странными, хотя всю предыдущую жизнь им хватало слова «девушка», полезного, надежного слова, обозначающего стадию уверенности в себе, выходить из которой окончательно совсем не хочется.

– Потому что я не понимаю, почему люди так отличаются друг от друга, – продолжала Зи. – Почему их интересуют совсем разные вещи.

– Ну, наверное, дело в генетике, да?

– Я не спрашиваю, почему я лесбиянка. Я имею в виду – на уровне чувств. Неужели дело только в визуальном – когда нам что-то нравится или не нравится в других?

– Нет, не только в визуальном. Есть и эмоциональная сторона. Фолкнер когда-то сказал, что любишь не потому что, а вопреки.

– Да, мне нравятся его слова. Шучу! Я их впервые слышу, понятное дело. Никогда Фолкнера не читала и вряд ли прочитаю. Но само чувство – что придает ему сексуальности? – спросила Зи. – В смысле, тебе типа как нравится пенис, объективно? «Пенис». Как официально звучит. И так, будто на целом свете он всего один. Ничего, что я спрашиваю, или это слишком личные вещи и я тебя уже достала?

– Мне нравится Кори, – ответила Грир, и ей самой показалось, что ответ слишком прост, скован, отдает ханжеством. Как можно объяснить другому человеку, почему тебе нравится то, что нравится? Все это так странно. Сексуальные вкусы. Даже обычные вкусы – карамель люблю, мяту ненавижу. То, что ты гетеросексуальная женщина, еще не значит, что тебе обязательно понравится именно Кори Пинто, тем более что ты в него влюбишься – но Грир влюбилась. Возможно, такой ответ подходит. На кампусе все постоянно со всеми спали, каждые выходные: обычное нехитрое дело, все равно, что послать эсэмэску, но Грир плохо представляла, каково это – прыгнуть в постель с едва знакомым человеком, не с тем, рядом с которым ты выросла.

И вот она с ним, на его кровати в общаге – выглядит кровать точно так же, как и ее. На обеих слишком большие простыни, странная подробность жизни в колледже. После окончания учебы простыни немедленно укоротятся до обычной длины.

Они слились в долгом поцелуе, Кори как раз приподнял ей блузку и дотронулся до тела, когда в замке заскрипел ключ и они подскочили. Вошел сосед Кори Стирс – из ушей в наушниках доносилось что-то ритмичное, писклявое и далекое. Он кивнул Грир, не снимая наушников, сел за свой стол, в луч света от вечно включенной лампы на длинной ножке («Он ее никогда не гасит, – доложил Кори. – Наверное, он кагэбэшник и пытается меня сломать») и погрузился в главу из какого-то своего инженерного учебника. Грир с Кори вытащили из рюкзаков свои книги, и вскоре комната стала напоминать читальный зал. Кори штудировал толстый справочник по эконометрии; Грир читала «Тэсс из рода д’Эрбевиллей» и так часто подчеркивала важные места, что некоторые страницы оказались подчеркнуты полностью.

– Ты чего подчеркиваешь? – полюбопытствовал Кори.

– То, что меня цепляет, – напрямик ответила она.

Она знала, что, когда Стирс снова уйдет, они вернутся к прерванному книгами поцелую, к другому способу зацепиться друг за друга, а может, и к похожему. Все, что Грир читала, было пропитано любовью – любовью к языку, к персонажу, к процессу чтения – как было пропитано ею и все, связанное с Кори. Книги спасли Грир в детстве, а потом, позднее, ее спас Кори. Понятное дело, что книги и Кори были взаимосвязаны.