Женский чеченский дневник

Потом она ездила с минерами – собирали по полям-огородам неразорвавшиеся ракеты, гранаты. И как-то так выходило, что и это было смешно. Едут они как-то в грузовике, насобирали полный кузов, и ракеты – такие, такие и такие – перекатываются по его дну, друг о друга стукаются. «Держи ногой», – говорили ей минеры, которые сами сидели враскорячку и придерживали ракеты ногами. Вот это, конечно, было очень смешно.

И, значит, привезли они эти бомбы взрывать – в чисто поле за Грозным. А где именно? Выбрали место. Вот это был взрыв. Грохнуло так, что, наверное, в Москве было слышно. Оказывается, внизу проходил газопровод, и в тот день весь Грозный надолго остался без газа. Разве это не смешно?

Она еще несколько раз встречалась с Басаевым. После Буденновска он заболел – звездной болезнью, так ей казалось. И не мог уже жить без журналистов и пресс-конференций. В начале девяносто седьмого, уже после гибели Дудаева, он вместе с Асланом Масхадовым баллотировался в президенты Чеченской Республики Ичкерия. Он был уверен, что выберут его, а выбрали Масхадова. В тот день Басаев отменил пресс-конференцию, не подпустил к себе ни одного журналиста, кроме Наташи. А журналисты все равно ждали-ждали, но бесполезно.

– Проведи меня к нему? – попросила Наташа Асланбека Большого.

– Он очень расстроен, – сказал Асланбек, заводя ее в дом.

Басаев сидел на диване в длинном кашемировом пальто и новой норковой шапке. Специально купил – для выборов. Его лицо было неподвижно.

– Снимай, – сказал он, подняв вверх указательный палец.

– Что это значит? – спросила она.

– Кому надо, тот поймет, – ответил он.

– Шамиль, вы очень расстроились? – спросила она.

– Ничего... – ответил он.

– Не переживайте, будете каким-нибудь министром.

– Я не рассчитывал на проигрыш, – сказал он, потом рассмеялся. – Ничего, мы себя еще проявим...

Это была их последняя встреча. А потом он себя проявил, но она не поехала снимать его, когда он вместе с Хаттабом пошел на соседний Дагестан. Вот этого Наташа точно понять не могла. Сосед на Кавказе – все равно что родственник, и это знала даже она – русская. Выбирая дом на Кавказе, а в Чечне особенно, ведь здесь неписаные законы действуют жестче, прежде всего знакомятся с соседями, потому что и свадьбы, и похороны ложатся на их плечи. Соседи принимают соболезнования, когда семья горюет по ушедшему. Они накрывают столы, когда в семье свадьба. Они моют посуду, когда расходятся гости. Они горюют и радуются вместе с семьей, живущей по соседству. И горе тому, кто не сумел сохранить хорошие отношения с соседом. Горе тому, кто пошел против соседа.

Басаев был человеком войны, привык к славе, но не перенес ее бремени. Не смог встроиться в мирную жизнь, не нашел в ней себе места. О нем начали забывать, а он хотел войны. Автомат был легче славы. И этого Наташа понять не могла. Она не поехала его снимать, к тому времени поняв одну простую вещь – нельзя брать интервью у террористов.

Вторая война была совсем другая, не то что первая. В девяносто девятом в Чечне людьми торговали, как морковкой на рынке. «Все российские солдаты – сволочи!» – говорили ей чеченцы. И она соглашалась – «Да». «Все чеченцы – сволочи!» – говорили ей российские солдаты. И она соглашалась – «Да». Да. Да. Да! Только не убивайте и дайте чего-нибудь поснимать.

Да, вторая война была не то что первая, это уж точно. Для Наташи визитной карточкой второй войны навсегда останется картина, которую она увидела зимой девяносто девятого у въезда в Грозный. Небольшое поле, пустырь, укрытый белым снегом. Она проезжает мимо на такси. В снегу на коленях сидит мужчина, спиной к дороге. На нем пальто и норковая шапка. Нашел время молиться, подумала тогда Наташа. Через два дня она снова ехала мимо этого места, а мужчина по-прежнему молился в снегу.

– Разве сейчас время намаза? – спросила она у водителя.

– Он давно там сидит, – ответил тот.

Поднялась стужа. Все заледенело – люди, лица, слова. Ведь в городе было холодно – газопровод был взорван минерами еще прошлым летом. Только война, разогретая, в теплой камуфляжной куртке ходила по Грозному. Ей не было холодно. Она никогда не мерзла. А где-то в далеком горном селе, стоящем на вершине и струящемся дымом из печных труб, домой ждали отца. А он молился в снегу посреди минного поля. И молитва его будет длиться до самой весны, пока солнце не растопит снег и сосульки на его подбородке. Тогда он расслабится, упадет лицом в пахнущую перегноем землю, и земля примет его новорожденными цветочками. Вот этого, как хотите, Наташа понять не могла.

Лес

Она проснулась в танке. В виске стучало. Высунулась из люка. Ночь подходила к концу. Светало. Пошел снег. Вспомнила про носки, которые оставила сушиться на коряге у костра.

Лес стоял темный, частый, глубокий. Аргунское ущелье – щелочка в самом сердце Чечни, заканчивалась Черными горами. Почему их назвали Черными? – спрашивала Наташа, шурша по листьям к костру. Прячутся ли в них черные люди, с иссиня-черными волосами до пояса?