Женский хор

*

Не знаю, рассмешат ли тебя мои глупости, но в то утро, подъезжая к 77-му отделению, я немного нервничала (да, я знаю, пятница, суббота и воскресенье, когда мы набрасывались друг на друга, сплетались воедино, не отпуская друг друга ни на минуту и не разрешая друг другу спать, когда я, вздрогнув, открывала глаза, чтобы удостовериться, что не сплю, что ты правда здесь, что оцепенение, онемение, пот, влажные клейкие волны, которые окатывали меня с головы до ног, были волнами бесконечных объятий, свитых тел, безумной любви, – пятница, суббота и воскресенье, говорю я, я занималась любовью, пила из твоего рога изобилия, а ты не давал покоя моей флейте Пана [78] , но этим утром… я вспомнила об этой метафоре, о велосипедистах, о вагинальной трассе, такой спокойной и мирной перед грозой, – и расхохоталась, мне это было необходимо, это добавило мне храбрости, потому что, честно говоря, мне было немного не по себе).

Мне предстояло, впервые с тех пор, как я повзрослела, раздеться догола перед мужчиной, который не был моим любовником, и, впервые в жизни, подняться по ступенькам лесенки, положить обнаженные бедра на край пропасти, раздвинуть ноги, поднять их на подставки и выставить напоказ свою женскую сущность, совершенной формы, очаровательную, с розовыми губами и окаймленную шелковыми волосками. Этот изысканный орган, нежный, сочный, истинно женский, если бы в верхней его части не было клитора, прямого, как палка, длинного, как два колпачка ручки, который, независимо от моей воли, затвердевал как жезл Моисея.

Впервые в жизни я собиралась показать свой третий пол врачу, и у меня на это были веские причины: уже три дня, как я почти не смыкала глаз и снова делила ложе с мужчиной, которому впервые понравилась моя странность , который любил меня с тех пор, как познакомился со мной и который любит меня до сих пор. (Правда? Хорошо. Что? Нет, просто чтобы убедиться.) Конечно, я собиралась выставить себя напоказ по веской – что я говорю? – великолепной противозачаточной причине, показаться мужчине, которого я уважаю и который уважает меня, и я шла на это, твердо уверенная в том, что ничего плохого со мной не случится, но все же я чувствовала себя неловко, я все думала о том дне, когда напала на того типа в интернатуре, подсунув ему свой рог единорога под самый нос. Поднимаясь по ступенькам к стеклянной двери, я подумала: разве не собираюсь я сегодня сделать то же самое, разве не собираюсь продемонстрировать тому, кто этого не просил, зрелище, на которое он смотреть не собирался? Не злоупотребляю ли я расположением и чуткостью моего учителя, моего Сэнсэя, человека, который помог мне заново открыть себя, гида, который посвятил меня в тайны женской души, так бесцеремонно подставляя ему под нос свою анатомию?

А потом я подумала: «Может быть, это испытание. Не такое испытание, которое, по мнению многих, посылается нам небом или адом, но испытание, на которое я иду добровольно. Может быть, фиаско в интернатуре потерпел не мужчина, которому я показалась голой, а я сама. Может быть, мне необходимо почувствовать себя самой собой (помимо непреодолимого желания отплатить этому придурку его же монетой, помимо непреодолимого желания заняться любовью с любимым мужчиной) и раздеться на глазах у того, кто держится посредине, ровно между ними».

Войдя в коридор 77-го отделения, я увидела, что что-то изменилось: двойная дверь, там внизу, сразу за конторкой Алины, была широко распахнута. Дневной свет освещал пол в коридоре. Я подошла ближе и увидела, что дежурную комнату переоборудовали в кабинет для консультаций. У окна поставили письменный стол, с помощью большой передвижной ширмы выделили зону для осмотра, сломали перегородку уборной и поставили шкаф с инструментами, а душевую превратили в кабину для переодевания.

Когда я заглянула в новый кабинет консультаций, Франц Карма мыл руки.

– Нравится?

– Очень. Но… это согласовано?

– И да, и нет. Роддом обзавелся новыми дежурными комнатами рядом с родильными залами, поэтому я и сказал, что мне нужен еще один кабинет, потому что теперь нас двое.

– Вы хотите сказать…

– Да. Это твой кабинет. Добро пожаловать.

Мне захотелось броситься ему на шею и расцеловать, но я сдержалась, я не хотела быть похожей на маленькую девочку, которая благодарит папу за подарок. И это было не совсем то. Это был подарок, но не подарок отца дочери. Это был подарок в благодарность тому, кто пришел на помощь и примкнул к общему делу.

Я соединила ладони перед лицом, поклонилась в знак благодарности и смирения, и в ответ он тоже поклонился.

Он вытер руки, закрыл дверь кабинета и спросил:

– Ты успела купить ВКС?

Я достала из сумки продолговатую коробку:

– Я побежала покупать ее в субботу вечером, за пять минут до закрытия аптеки.

– Вот как? – сказал он, подмигнув. – А я-то думал, что ты все выходные провалялась в теплой…

– Я так бы и сделала, если бы мне было чем кормить пятерых человек на протяжении трех дней.

– Пятерых человек?

– Это Жоэль так шутит. Когда я сильно влюблена, то, кажется, будто я ем за четверых.