– Нет, я считаю, что они лгут постоянно, но не всегда там, где я думаю. И я думаю, что, даже если они лгут в деталях, они не лгут, когда говорят о своих чувствах. На протяжении двадцати лет каждый раз, когда я принимаю беременную женщину, которая забыла принять таблетку, она признается в этом сразу, до того как я успеваю ее спросить,
Тут я взорвалась:
– Довольно! На протяжении пяти лет я была лучшей ученицей, у меня фотографическая память, я записывала все лекции, я помню все разговоры с преподавателями и руководителями!
Я поднялась на одну ступеньку выше, к нему.
Он смотрел на меня вытаращив глаза. Должно быть, он думал, не пьяная ли я, не брежу ли, раз говорю такие вещи, но он не улыбался, не скорчил презрительную гримасу, которую мне приходилось видеть триста тысяч раз по любому поводу. Нет, он вздохнул, опустил плечи и сказал:
– Вы не можете знать того, чему вас не учили. И учить в черных очках вы тоже не можете.
– Что вы такое говорите?
Он спустился на одну ступеньку вниз, ко мне:
– Я говорю о вашей надменности, тщеславии, напыщенности, которыми вас наградили, старательно унижая и вызывая чувство вины. Я говорю о том, что преподаватели, с которыми вам приходилось иметь дело,
Я запрыгнула на ступеньку и оказалась с ним нос к носу, так близко, что мне казалось, что я брызжу слюной в его лицо.
– Но,
Он ничего не говорил. Только смотрел на меня. Мне казалось, что я излила на него весь свой гнев, – и была готова к тому, что он меня прогонит. Он покачал головой.
– Вы правы, – спокойно сказал он.
Он развернулся и стал подниматься вверх по лестнице.
– Но даже спирали подводят!
Он остановился:
– Что вы имеете в виду?
– Она могла оказаться в положении, как ее соседка по палате.
– Конечно, могла. Но тогда никто не обвинял бы ее в том, что она лжет, или в том, что она полная дура. Что до ее соседки, то в том, что она забеременела, виновата не спираль.
– А кто тогда виноват? Святой Дух?
– Вы разве не читали карту?
Я порылась в памяти, памяти, которая никогда меня не подводила, и поняла, что три аборта – это черная дыра, бездонная, и что я помню лишь то, как прижимала маску к незнакомому лицу и как смотрела на бегущую по трубке кровь и руку Кармы, которая ходила взад-вперед, как будто он ершиком чистил бутылку. Я ничего не могла вспомнить, и услышала его голос:
– За полгода я делаю аборт уже
– Со… сорок шесть. Действительно, в этом возрасте…
– У нее менопауза? – сухо парировал он.
– Н-нет.
– Она монахиня? Лесбиянка? Она живет одна?
– Нет…
– Нет! И я готов биться об заклад, что она время от времени занимается любовью и этот вопрос ее беспокоит, а может быть, и ее мужчин, раз уж она испугалась, что
– Нет… нет, это… ошибка. Каждый может ошибиться.
Его лицо было совсем близко от моего.
–
КАТОРЖНЫЙ ТРУД
Подойдя к двери кабинета, он обернулся и ледяным тоном сказал:
– Помните, что на протяжении нашей пробной недели вы должны делать
Я смерила его взглядом. Если он думает меня напугать…
– Помню. Что вы хотите, чтобы я сделала?
Я заметила, что он подавил улыбку.
– Я хочу, чтобы вы навели порядок в моих ящиках.
– Простите?
– Вы меня слышали. В этом кабинете три выдвижных ящика. Наведите в них порядок.
– Но… как?
– Как хотите. Сами разбирайтесь.
И он исчез в кабинете консультанта.