Какое-то время, неловко потоптавшись на дискотеке, с тремя-четырьмя такими же полуотверженными одиночками, она чаще всего бежала в домик, забирала припрятанные с ужина остатки котлеты или плова, и шла к изолятору, где обитал пессимистически настроенный, флегматичный пёс по кличке Рыжик. То есть Рыжиком назвала его Алька, так как даже если у пса и имелось какое-то имя, оно было ей неизвестно. Тем более, что возражений у собаки не было, хотя Алька подозревала, что их не было бы и при любом другом к нему обращении. Настроение, у него было всегда одно и то же: угрюмо-недоверчивое и жалостное. Причём вне зависимости от жизненных обстоятельств. Алька легко читала в его глазах, когда подходила к нему: «Ах, если бы ты только знала, девочка, как я несчастен! Какая трагичная и злая судьба выпала на мою долю… Что это? Курица? А гуляша не было? Что ж, спасибо, конечно, (вялое и редкое постукивание толстым и коротким хвостом), но вообще, ты знаешь, я курицу не очень-то… Иногда в этот момент выходила санитарка с ведром, прогоняла Рыжика и отчитывала Альку – Ты снова тут разлёгся? А ты зачем его кормишь, с чего ты взяла, что он голодный? Вот только оставь мне мусор здесь…– причём Рыжик лениво вставал и передвигался на несколько метров, ровно с таким же выражением уныло-тоскливого смирения, с каким только что ел куриную ножку.
Ходили они везде строем, чеканя шаг, как красногвардейцы, нестройными голосами выкрикивая песню «Три чашки чая – раз, три чашки чая -два…», и ещё почему-то «Нас не догонят…» В столовой больше всего Альке нравился хлеб: ржаной, пористый, с кислинкой, или белый, пышный и воздушный, тянущийся и ноздреватый, часто ещё тёплый. Всё остальное меню легко укладывалось в придуманную каким-то остряком формулу: на первое – капуста с водой, на второе – капуста без воды, на третье- вода без капусты.
Купание в море сразу же разочаровало Альку. Она уже хорошо плавала, и была неприятно удивлена тем, что в лагере придётся барахтаться в весьма ограниченном веревками с поплавками пространстве. Альке в этом тесном водном квадрате было едва по пояс. Причём вход в море и выход из него был организованным и осуществлялся вожатыми по свистку. Что, по мнению, Альки, было довольно унизительным.
Но были и приятные моменты. Например, однажды, когда они обсыхали на песке (полагалось находиться в воде не более 15 минут и ровно столько же пребывать на суше), невероятно худой и невысокий мальчик, с чрезвычайно серьёзным лицом, который сидел рядом с Алькой, тронул её за руку и разжал ладонь, на которой лежал, глянцевый от воды, беломраморный, с чудесными, серебристыми разводами, небольшой, гладкий камень со сквозной дыркой, так называемый куриный бог. Считалось большой удачей найти такой сувенир. У некоторых девчонок он был, а кое у кого даже болтался на шее вместо украшения. Алька всплеснула руками и осторожно потрогала камень пальцем.
– Держи, это тебе, – сказал безымянный мальчик и сильно нахмурился, от чего стал выглядеть ещё более серьёзным. Алька что-то пискнула в ответ, вскочила, и побежала спрятать подаренное сокровище в карман сарафана, и тут произошло то, после чего Алька до отправления домой считала не только дни, но даже часы с минутами. Их вожатая, очень спортивная и загорелая девушка Мария, подозвала Альку, развернула её за плечи спиной к себе, утвердительно кивнула, и велела ей сейчас же надеть свою одежду. – Но, как же, – начала было удивлённая Алька, – так как по её подсчётам ещё должно было быть не меньше двух заходов в море.
– Давай быстро, – скомандовала Мария, – У тебя плавки сзади порвались, – шепнула она на ухо. Алька стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как пунцово-алой краской заливается её лицо и шея, а глаза, остановившиеся на уровне сочувствующе поджатых губ девушки-вожатой, наполняются слезами. Купальник шила ей мама, по очень удачной выкройке из шведского журнала мод. Она была в этом мастерица, и купальник получился красивый: сине-голубой с красивыми оборочками по лифу и модным пояском-косичкой из такой же ткани на плавках. И вот они-то Альку и подвели. Неизвестно, то ли ткань была не подходящая для такой специфической одежды, как купальник, то ли материал подвергся агрессивному воздействию морской воды, то ли даром не прошло, то, что Алька питалась почти исключительно одним свежеиспечённым, пахучим хлебом, но только это случилось. Она стояла, как оглушённая, пока Мария помогала ей натянуть сарафан.
– Все видели, все видели, все видели, – безостановочно стучало в голове. Если бы можно было прямо сейчас, не сходя с этого проклятого места скоропостижно умереть, Алька ничего бы больше для себя не желала.
– Ничего страшного, – утешала её Мария, – Подумаешь, маленькая прореха, никто и не заметил, я дам тебе свои плавки, у меня есть запасные, они, конечно, другого цвета, и будут, конечно, великоваты, но зато почти новые,
– Чего уставились, мальчики? Вам больше заняться нечем? В воду, марш, – скомандовала Мария, и дунула в свисток.