Женский клуб

Так что соседи были людьми опытными, приученными Надькой, так сказать, к походной жизни, и до известной степени, уже смирились с таким положением вещей. Хотя в отдельных случаях, когда необходимо было остановить поток Надькиной фантазии, уж слишком явно выходящей из берегов, то есть за пределы разумного, или когда кто-то из её постояльцев вёл себя неподобающим образом, чем нарушал общественное спокойствие уважаемого дома, (а дом был военным и изначально предназначался для офицерских семей), Надьку одёргивали и производили соответствующее внушение. Особенно недовольна была таким соседством, проректор по науке местного ВУЗа, жена бывшего командира части, а ныне полковника в отставке, Маргарита Тихоновна. Жили они в соседнем от Надьки подъезде и хотя непосредственно пересекались довольно редко, вели с ней длительную холодную войну. Характер военных действий, хоть и был неагрессивным, и слабо выраженным, зато систематическим и комплексным. Инициатива принадлежала, разумеется, Маргарите Тихоновне, её муж, как это часто бывает в семьях военнослужащих, в домашних условиях совершенно забывал о том, что он настоящий полковник, хоть и в отставке, а становился классическим, мягкотелым подкаблучником и во всём заранее был согласен с женой. А его супруга, женщина властная и деспотичная, уверенная в полной Надькиной невменяемости, стремилась добиться если не полной её изоляции в специализированном учреждении по причине признания её абсолютной и тотальной недееспособности, то хотя бы к частичному ограничению Надьки в её правах. Маргарита Тихоновна даже собирала подписи жильцов дома под гневным письмом, призывающим к выселению Надьки, как потенциально опасного в эпидемиологическом, криминальном и морально-нравственном отношении субъекта. По первому пункту, Маргарита Тихоновна приводила в качестве доказательства, тот факт, что Надька как-то приволокла домой в собственном плаще, попавшую под машину и беспрестанно скулившую бродячую собаку, которая хоть и околела через двое суток, однако ухитрилась перед этим произвести на свет шестерых кутят. Так что скулёж, а в дальнейшем визг и лай в Надькиной квартире не только не прекратились, а напротив, изменив тональность, увеличились в пять раз. Неизвестно каким образом эти звуки могли потревожить бдительную Маргариту Тихоновну, проживающую, как уже упоминалось, на приличном отдалении от Надьки, но видимо, сознательность и обеспокоенность этой женщины, не могли быть ограничены рамками отдельного подъезда. К тому же она, уже несколько лет единогласно избиралась старшей по дому. И никто её не мог бы упрекнуть в формальном или поверхностном отношении к своим обязанностям. Представить Маргариту Тихоновну где-то в стороне не было никакой возможности. Такой уж человек была Маргарита Тихоновна, что просто не могла не переживать о благополучии дома в целом.

Что же касается безвременно ушедшей суки, вернее её потомства, то благодаря посменным дежурствам у собачьей сиротской колыбели всей Надькиной семьи, включая проживающего у неё на тот момент дальнего родственника близкой подруги, поступившего в университет, но по причине крайней болезненности и чувствительной нервной организации не имеющего возможности жить в общежитии, четверо щенков выжили, и довольно скоро уже бодро носились по квартире, время от времени напоминая о своём присутствии разноголосым, переливчато-звонким лаем. Ну а что касалось уличения Надьки в морально-нравственном падении и попустительстве криминальным элементам, так здесь обвинительным пунктам было просто несть числа. Вишенкой на торте являлась, конечно же, молодая цыганка. Уже одного этого, как обоснованно и аргументировано, причём не только в письменной, но и в устной форме, излагала Маргарита Тихоновна, хватило бы с головой.

– Но то, что эта девица, без определённого места жительства и рода занятий, невесть откуда взявшаяся, бог знает, в чём замешенная и находящаяся, возможно, в федеральном розыске, чему лично я бы не удивилась, – устно комментировала письменный протест соседям Маргарита Тихоновна, методично обходя с требованием Надькиного выселения квартиру за квартирой, – ещё и проживала в одной комнате с несовершеннолетними мальчиками, – Маргарита Тихоновна замолкала, и в недоумении качала головой, как бы не находя слов для такого вопиющего с Надькиной стороны безответственного материнского попустительства и нравственной деградации её в целом, как личности.

– Вы только представьте, чему могла научить неразумных мальчишек эта разбитная деваха, родившая неизвестно ещё чем больного ребёнка в неполные шестнадцать лет… – негодовала эта благородная женщина, проректор и преподаватель, на минуточку, аналитической геометрии, – Да её нужно лишить материнских прав, – добавляла она, но уже про Надежду, – И как только её муж терпит всё это?