Женский клуб

Меня зовут Алиса и в то время, с которого начинается это повествование, мне было 28 лет. К этому моменту мой брак, и без того дышащий на ладан последние пару лет, приказал, наконец, долго жить. Моя семейная ситуация, к шестому году нашего брака складывалась таким образом, что я посчитала дальнейшее пребывание на территории мужа попросту небезопасным. И поэтому, схватив в охапку свою трёхлетнюю дочь, практически налегке, села в поезд № 26 (а на обратном пути – № 25) «Киев-Кисловодск», имеющим помимо личного номера и названий географических точек, расположенных на этом железнодорожном отрезке, ещё и собственное, довольно милое и уютно-домашнее имя «Каштан», приехала к родителям. Интересно, кто-нибудь запоминал, так же подробно как я, весь маршрут следования, номер и персональное имя общественного транспорта, на котором ездил? Думаю, что даже не будь у пассажирского поезда № 26 такого романтического, имеющим, правда, весьма и весьма косвенное отношение к железной дороге имени, я бы всё равно его запомнила. И это не взирая на мою, в общем-то, не слишком выдающуюся память и отнюдь не самую фанатичную преданность и любовь к поездам. Но здесь, нет ничего удивительного или сверхъестественного, если иметь в виду, что я ездила этим поездом, по одному и тому же маршруту: Киев-Кисловодск и Кисловодск-Киев, раз пять или шесть. Хм, «…больше ему не съесть, он у меня ещё маленький…» – читала я в дороге своей дочке её любимого К. Чуковского. Благо, времени для этого было предостаточно, ехали мы без малого двое суток. Спрашивается, зачем я же я всё время ездила? Вопрос, скорее, риторический. Из той же, примерно, серии, зачем мы раз за разом пытаемся скакать на дохлых лошадях? И, по большей части, риторический он, потому что мне и сегодня не сильно хочется искать на него ответ.

Я поняла, что моему браку пришёл конец, ещё тогда, когда мой супруг первый раз в алкогольном безумии вынес ногой дверь в квартире своих родителей. А это случилось ещё до рождения нашей дочери. Позже он довольно часто использовал именно такой способ для того, чтобы входить в самые разные, в том числе, государственные учреждения. Увы, но самое печальное даже не это, а то, что подобных сигналов было множество, как до, так и после того случая. Меня, почему-то, ещё в самом начале нашей совместной жизни не насторожил довольно сильно бросающийся в глаза факт, что он с такой лёгкостью поднимал на меня руку. Об этом весьма красноречиво свидетельствует хотя бы то, что я даже не помню, когда это случилось впервые. Мой бывший муж был хронический алкоголик, причём, доходивший в своём употреблении до состояния буйного помешательства, когда он переставал узнавать своих, а присущие ему такие, например, качества, как раздражительность, мстительность и злоба, не слишком явные в трезвом состоянии, возрастали в геометрической прогрессии. И, тем не менее, я регулярно, под тем или иным благовидным предлогом, садилась в означенный поезд и ехала к уже бывшему мужу. А благовидный предлог, между тем, был всегда один, – там жила моя бабушка. И по официальной версии, установившейся в нашей семье, имевшей, к тому же, весьма ощутимый благородный привкус, я ездила именно к ней. Хотя в это, разумеется, никто, включая даже моего младшего брата ни разу не верил. Что же заставляло меня через год, через два, и последующие несколько лет после развода, раз за разом, входить всё в ту же реку? Тем более, думаю, что уже тогда я, пусть неявно и подсознательно, но уже догадывалась, что вернуть ничего невозможно и помочь этому человеку я не в состоянии. Что это было? Любовь? Болезненное влечение? Тайный, глубоко запрятанный, но регулярно терзающий душу страх, сидящий практически в каждой женщине, остаться одной? Вряд ли я всерьёз надеялась на то, что он «одумается» и станет «нормальным» человеком. Мне и по сей день неизвестно, на что я рассчитывала, на что надеялась, когда в очередной раз вместе с покупкой билета окуналась в радостное ожидание встречи, незаметно переходящее в нервное возбуждение, лишающее малейшей возможности сосредоточиться на чём-либо другом, кроме предвкушения того момента, когда я окажусь, наконец, там, где я так пронзительно, но так недолго была счастлива. Может я и ехала за этим призрачным ощущением полноты жизни, возможности воскрешения того, что давно умерло, а может, никогда и не было живым и настоящим. Тогда вполне объяснимо, почему мне так и не удалось никого спасти и ничего воскресить. Довольно сложно, знаете ли, найти то, чего не терял и сподвигнуть человека дать вам что-то, чего у него нет, и никогда не было в принципе.