Женский портрет

– Очевидно, мы смотрим каждый со своей колокольни, – пожала плечами миссис Тушетт. – Я привыкла, когда меня встречают как дорогую гостью, ну а вы не возражаете, когда вас не выделяют из толпы.

– Не понимаю, о чем вы, – ответила Генриетта. – Я настаиваю, чтобы меня принимали как американскую леди.

– Бедные американские леди! – со смешком вскричала миссис Тушетт. – Они стали рабынями бывших рабов.

– Друзьями свободных граждан, – возразила Генриетта.

– Друзьями своих слуг – горничной-ирландки и чернокожего слуги. Еще и работу за них выполняют.

– Вы называете прислугу в американских домах рабами? – холодно осведомилась Генриетта. – Должно быть, вы и обращаться с ними пытаетесь соответственно, тогда ничего удивительного, что вам не нравится Америка.

– Ежели у вас нет хороших слуг – вы человек несчастный, – невозмутимо заявила миссис Тушетт. – А слуги в Америке крайне плохи. У меня вот во Флоренции пятеро, и все как на подбор.

– Не понимаю, куда вам столько, – не удержалась Генриетта. – Вряд ли я была бы счастлива держать пять человек для черной работы.

– Мне они куда больше нравятся, когда выполняют черную работу, чем любую иную, – многозначительно бросила миссис Тушетт.

– Должно быть, я в ливрее дворецкого тоже понравился бы вам больше, дорогая? – подал голос ее супруг.

– Не думаю; претендовать на подобную службу вам не позволит осанка.

– Друзья свободных граждан? Хорошо сказано, мисс Стэкпол, – вставил Ральф. – Прекрасное выражение.

– Под свободным гражданином я имела в виду отнюдь не вас, сэр.

Презрительная отповедь стала единственной наградой Ральфу за комплимент. Обескураженная мисс Стэкпол сочла кощунственными рассуждения миссис Тушетт по поводу класса, само понятие которого, по ее личному мнению, было пережитком феодальной эпохи. Вероятно, она погрузилась в переживания и лишь через несколько дней подступилась к Изабелле с давно задуманным разговором:

– Моя дорогая подруга, я начинаю подозревать вас в вероломстве.

– В вероломстве? По отношению к вам?

– Нет, это было бы уж слишком; не ко мне.

– Полагаете, я предаю свою страну?

– О, надеюсь, подобного никогда не случится. Знаете, когда я писала вам из Ливерпуля, то оговорилась, что хочу сказать нечто важное, а вы меня так ни о чем и не спросили. Видимо, сразу кое-что заподозрили?

– Заподозрила? Но что именно? Подозрительность не в моем характере. Да, признаюсь: совсем из головы вон – только сейчас вспомнила ваш намек в письме. Так что вы собирались сообщить?

В глазах Генриетты мелькнуло разочарование.

– Не нравится мне, как вы спрашиваете… Вам никак безразлично? Вы изменились – непонятно, о чем думаете…

– Рассказывайте, а я решу – важные у вас новости или нет.

– Правда не отмахнетесь? Я хочу, чтобы вы серьезно задумались.

– Я мыслям приказывать не умею, но попробую.

Генриетта долго изучала нашу героиню, явно испытывая ее терпение, и наконец та попыталась угадать:

– Уж не собрались ли вы замуж?

– Пока не посмотрю хорошенько Европу – точно нет! Да что вы смеетесь? На самом деле я собиралась сообщить, что со мной на пароходе плыл мистер Гудвуд.

Изабелла ахнула и слегка побледнела.

– Вот-вот! Мы с ним много беседовали; он приехал вслед за вами.

– Так и сказал?

– Нет, конечно; я знаю – и все тут, – заявила проницательная Генриетта. – Он-то о вас вообще почти не упоминал, куда больше рассказывала я.

Изабелла молча ожидала продолжения и, не дождавшись, вздохнула:

– Очень жаль, что вы меня обсуждали.

– Я только рада побеседовать о близкой подруге, и мне понравилось, как мистер Гудвуд слушал – напряженно и внимательно. Когда так слушают – можно говорить бесконечно. По-моему, он впитывал каждое мое слово.

– Что же вы обо мне рассказали?

– Ну, что лучше вас никого в мире не знаю.

– Очень жаль, – повторила Изабелла. – Мистер Гудвуд и без того обо мне чересчур высокого мнения. Не следует вдохновлять его еще более.

– Он в этом чрезвычайно нуждается. Все вспоминаю его серьезный сосредоточенный взгляд, с которым он мне внимал. Красотой он не блещет, однако я поразилась, как он вдруг преобразился.

– Мистер Гудвуд – человек очень простодушный и вовсе не так уж дурен собой.

– Простодушными нас делает великая страсть.

– Великая страсть тут ни при чем. Вряд ли это столь далеко зашло.

– Не чувствую в ваших словах уверенности.

– Надеюсь, в разговоре с мистером Гудвудом я буду более уверена.

– Вскоре вам представится возможность с ним свидеться, – твердо пообещала Генриетта, однако Изабелла ничего не ответила. – Боюсь, он сразу заметит перемены, – продолжила она. – По-моему, на вас очень повлияла новая обстановка.

– Вполне вероятно. Я чрезвычайно восприимчива.

– Восприимчивы ко всему, кроме мистера Гудвуда! – с несколько фальшивой улыбкой воскликнула Генриетта.

Изабелла осталась серьезна и, подумав, ответила:

– Так он просил вас замолвить за него словечко?

– Не прямо, однако я видела эту просьбу в его глазах и в прощальном рукопожатии.

– Что ж, считайте – замолвили.

Изабелла отвернулась.

– Да, вы и вправду переменились. Набрались здесь новых идей… – пробормотала подруга.