Женский роман (СИ)

— Кирилл, еще раз… Она что? Трогает? Как трогает? Куда? Говорит что?

— Да нет! Ничего такого не было. Просто… За плечо, за руку. Прижимается иногда. Вчера, кстати, тоже. Грудью к плечу. Я возле подоконника стоял, она рядом. Спрашивала… Черт, Наталья Васильевна, она сказала, что к Кудиновой ревнует, спросила, хочу ли я делать с ней то же, что с Кудиновой.

— Стрельникова?

— Вы мне не верите?

— Верю, верю… просто… Ты понимаешь, чем это грозит ей? И если ты…

— Я не вру, — отрезал он.

Наталья Васильевна потянулась к бутылке с минеральной водой, стоявшей на столе. Налила и быстро выпила.

— Хочешь?

— Нет.

— Хорошо. Давай по порядку. Что было вчера. Только начистоту, Вересов. Подробно!

Кирилл поднял глаза.

Рассказывать было просто. Да и что там рассказывать?

После уроков задержался весь класс. Репетировали сказку для фестиваля Французской весны. Стрельникова с Митрофаненко сочиняли саму пьесу. Класс ставил мини-спектакль. Потом у него был факультатив по немецкому. Ходил дополнительно восьмым-девятым уроком. Потом в библиотеке торчал, пока не выгнали. Когда по лестнице спускался, голова закружилась. Сел на подоконник. Спустилась Стрельникова. Стала возле него в пролете, у окна. Заговорили. Сначала лезла к нему в душу насчет его отношений с Кудиновой, потом выдала, что ревнует. Постоянно прикасалась. Когда сказала, что они оба имеют право любить друг друга, независимо от разницы в возрасте, ему снесло голову, полез целоваться. Опомнился и сбежал. Все. Рассказывать больше нечего. Или мало?

— Ясно, — покачала головой Наталья Васильевна. — По-моему, достаточно.

— Если не верите, есть же видеонаблюдение. Там камера висела. Я запомнил.

Камера была главным штрихом в его плане. Она не записывала аудио поток. А картинки было более чем достаточно.

— Хорошо, Кирилл… Я сейчас поговорю с Виктором Ивановичем. Это просто так не оставят, обещаю. Ты, пожалуйста, пока никому не болтай.

— Если бы я болтал, то уже разболтал бы.

— Да, да… Ты пока иди в класс… Тебя потом позовут… И отца твоего вызвать придется.

— В класс не пойду, у меня французский… Я не хочу. Я ее вообще видеть не хочу без отца или адвоката.

Услышав про адвоката, Наталья Васильевна вздохнула и потерла переносицу.

— Хорошо. Тогда посиди здесь пока. Потом разберемся. В котором часу это все было и… где? На каком пролете?

— Около половины девятого между первым и вторым этажом старшего блока. У главной лестницы.

Она тяжело встала и вышла из кабинета, направившись к директору гимназии. Еще через полчаса тот запросил у охранников пленку с камеры видеонаблюдения на парадной лестнице. В одиннадцать утра эту пленку показали Стрельниковой с требованием немедленно писать заявление по собственному желанию.

17. Ты бабе Лене позвонил?

В середине дня в четверг в обычной трешке в центре Броваров Петр Данилович Стрельников хмуро смотрел, как Марина медленно двигается по квартире. Посреди гостиной стоял раскрытый чемодан, в который внучка складывала одежду, обувь, какие-то книги. Она то появлялась в комнате, то надолго пропадала где-то в глубине их до сей поры тихой обители.

Когда в очередной раз она появилась с феном в руках и застыла над чемоданом, дед не выдержал.

— Хоть бы поела! — буркнул он.

— Я не хочу, — очень спокойно ответила Мара, не двигаясь и продолжая смотреть на чемодан. — Ты бабе Лене позвонил?

— Позвонил, она тебя ждет, — ответил дед. Помолчал и, не удержавшись, спросил: — А что этот твой… Максим без батюшки, а? Что ж не ему звонишь, а бабе Лене?

— А ты хочешь, чтобы я звонила ему? — отозвалась Мара и решительно наклонилась, укладывая фен среди вещей. — Как мне вообще ему звонить после такого? И что мне ему сказать? Максим, твой сын врет? Верь мне, а не ему?

О том, что у нее с обеда прошлого дня разрывался телефон от звонков Макса, она промолчала. Во вторник, после выходки Кирилла, она просто не представляла, как рассказать об этом его отцу. Как и спросить прямо, сходится он с женой или намерен оставаться с ней. И в каком статусе? К утру решила, что это вообще не телефонный разговор. Вернется — поговорят. Обо всем. Даже если он всерьез решит, что она абсолютная идиотка. Это она и сообщила ему по телефону в среду утром. А теперь говорить смысла не было. Теперь ей фактически грозил арест за совращение несовершеннолетнего. За совращение его сына!

А он упрямо продолжал звонить — должно быть, еще не знает. Или знает. Что еще хуже.

Сим-карту вытащила этим утром, потому что сил слушать бесконечную трель у нее не было. Потому что хотелось снять трубку, услышать его голос и понять, что все хорошо. А ничего не хорошо! Все ужасно! Кому он поверит? Ей, которая ему… никто? Или собственному сыну, которого она «совращала»?

Ей и без того только дед и верит.