Женский роман. Утопия

Мужики захохотали, заорали: «Молодец»; Миша, оказавшийся в этой компании козлом отпущения, едва не слетел вновь с появившейся откуда-то табуретки, и взмолился: — Ирочка! Скажи этой шалаве — я ее денег не брал.

— Не Ирочка, — сказала женщина, повторяя удар, — а на вы и по отчеству! — Вдруг она снова улыбнулась, таким же комическим и лучистым образом, Ирине Петровне.

— Может быть, вы выпьете немного с нами? — спросила И. П. в каком-то вдохновении.

Женщина с достоинством оправила мятую юбку, согнала Мишу со стула и села сама. «Светлана, любовь моя!» — заорал «бабник», наваливаясь животом на стол в попытке залить ее пивом, на что она ответила:

— Не Светлана, а Светлана Никодимовна, и на вы! — Она закрыла рукой свой стакан, точно так же, как до того Ирина Петровна, и отказалась: — Мне водки.

Под такое дело и Ирина Петровна разула свою емкость. Водки оставалось еще полбутылки. Откуда она взялась — невозможно установить: мужики ничего, кроме пива, с собой не приносили, и Миша свою должен был давно выпить. Когда они со Светланой Никодимовной взбоднули на брудершафт — ее все равно осталось полбутылки. Какое-то чудо природы.

А после этого у них завязался следующий разговор.

— Вы директора племянница? — спросила Светлана Никодимовна с простодушным, хотя и сдержанным, любопытством.

— Внучка, — сказала Ирина Петровна.

— А я директор, — просто сказала Светлана Никодимовна.

Ирина Петровна чуть не подавилась чашкой. Но выучка была крепкой — десятилетия работы в бабском коллективе. И водка была крепкой. Она и бровью не повела.

— С домом-то что собираетесь делать? — спросила Светлана Никодимовна.

— Что с ним случилось? — спросила Ирина Петровна.

— Переводы, — подал голос Миша. Он благоразумно передислоцировался на дальний угол стола.

— Молчи, бродяга! — гневно отнеслась Светлана Никодимовна. — В милиции поговоришь. — И сама ответила: — Переводы сгнили. У нас тут наводнения были — о-ого. В девяносто восьмом году. А до этого в девяносто первом — баню нашу, веришь? вынесло на дорогу!

— Генриетта за поросятами плавала, — вступил опять Миша и закудахтал от смеха. Никто его на этот раз не оборвал — все смеялись. Вспоминая старуху Генриетту со своими водоплавающими поросятами.

— Значит и сейчас будет, — подала реплику Ирина Петровна. Мозг ее, отуманенный алкоголем, приобрел зато какую-то удалую дальнозоркость.

— Это почему?..

— А потому. Наводнение — кризис. Кризис — наводнение.

— Точно! — все опять хохотали. Неразменная бутылка куда-то делась; Ирина Петровна пригубила то, что ей совал бабник; и в страшном сне ей не снилось, что водку можно запивать пивом.

— Переводы — что такое? — спросила она.

— Бревна такие, — объяснил Миша. Оставшись в живых и видя, что гроза уже громыхает лишь отдаленными раскатами, он подтянулся и даже на вид протрезвел. — Печь — русская! Тонну весит. Надавила на них, и — кхххь… — изобразил всем туловищем проседание и крах пола.

— Их можно… — Ирина Петровна аж приостановилась, — купить?

— Можно. Купить можно, конечно. — (Неизвестно, чьи в этот раз были слова: говорила, обсуждая и соглашаясь, вся компания.) — Пойти с утра в колхоз выписать два ствола; вот он — тракторист — зацепит и привезет. — (Трактористом был представлен второй, не бабник, мужик, — рыжий и тихий. Он только улыбался чудесной и милой улыбкой. И запивал.) — А кто будет строить? Строителей навалом. Я тебе завтра приведу, — (это опять был Миша; он подсунулся Ирине Петровне под локоть и бубнил) — …Вовка, сын Генриеттин, с Лёхой. За бутылку построят. — Печь же будет класть, — опять решили хором, — Лихачёв.

— Разболтался, — прорезалась на общем фоне Светлана Никодимовна. Ноги на ширину плеч, глаза сверкали — она скомандовала мужу: — Хромай домой, лови петуха. Сейчас сварим для гостя суп с петушатиной.

— Не надо петуха! — воспротивилась Ирина Петровна в полный голос. — Пусть петух летает.

— Тогда сёмгу, — согласилась хозяйка. — Уху любишь? У нас и сёмга ловится. И стерлядь. Пойдем, фотографии тебе покажу. Две у меня, дочери. Обе в Сыктывкаре.

— Они без нас всё выпьют, — возразила Ирина Петровна, тоже вставая. Она оказалась выше Никодимовны на полголовы.

Светлана Никодимовна прицелилась и выдернула полбутылку, выросшую как заветный гриб боровик посреди стола. — Вернемся — отдадим, — пообещала мужикам и, последний раз окинув Мишу угрожающим взглядом, кивнула Ирине Петровне: за мной.

Фонари светили вверху позади, как четыре луны над холмом, а здесь, над тропой, которой она избегла днем, светили лишь звёзды. Их хватало. Спустившись неведомо как, они очутились у двери, где Светлана Никодимовна что-то делала с ключом. Это был дневной дом с лодками.

Внутри оказалось опрятно и просторно. Стащив ботинки, Ирина Петровна проследовала за хозяйкой в кухню — одна она была такой величины, как вся Ирины Петровны комната. Печь. Столик. Холодильник, — дом продолжался, за приоткрытыми дверьми виднелись мебелишка и даже ковры? Именно так представляла себе Ирина Петровна свой отпуск, когда представляла себе свой дом из городского далека; а теперь?..