Женский роман. Утопия

Она прошла бы опять мимо, и тут ей ничего не осталось, как отправиться домой, — если бы не рука в кармане, сжимающая десятку. Почувствовав себя увереннее, Ира остановилась.

Анархист сообщался с дедушкой в медалях. Ира приблизилась. Дедушка своевременно отчалил. Анархист повернул к ней лицо, с которого еще не сошла улыбка.

— Здравствуйте, — сказала Ира.

— Здравствуйте, — сказал анархист.

— Я бы хотела купить газету, — сказала Ира.

— Пожалуйста, — сказал анархист. — Десять рублей. Три последних номера двадцать.

— Нет, мне одну, — сказала она.

Анархист подал ей газету. Ира спрятала ее в сумочку. Уходить?

Анархист заметил это. — Что-нибудь еще? — сказал он.

— Да, — сказала Ира. — А… Можно с вами постоять?

Анархист расплылся до ушей. — Да, конечно. Подвиньтесь! — он свободной рукой расширил ряд. — А вы кто такая?

— Я… — Ира смешалась. Обыватель? Представитель среднего класса? — Я риэлтор, — сказала она.

— Это понятно, — сказал анархист. — Как вас зовут? Вы, Ирина Петровна, не согласны с политикой властей по кавказскому вопросу?

— Я не знаю, — сказала Ира, переживая новое в своей жизни ощущение. Вот она, Лянская, в ряду пикетчиков. Позор! Никакого позора она не чувствовала. Люди, с которыми бок о бок она стояла лицом к текущим по Невскому, оказались нормальными, обычными людьми. Такие же работали у них в конторе. Краем уха она слышала на левом фланге от себя разговоры — нормальные, обычные. Да никто на них и не смотрел. Оказывается, скрыться можно и на виду. Даже, может быть, и лучше на виду. Ей захотелось сейчас же сделать что-нибудь еще. — Политикой должны заниматься профессионалы, — сказала она.

— Ах вот как, — сказал анархист. — Значит вы, Ирина Петровна, согласны с тем, что обманывать вас должны профессионально?

— Почему обманывать? — сказала она. — Если я буду обманывать, меня уволят.

— А как насчет «поэтом можешь ты не быть…»? — вылез из-под локтя Кропа плотный низенький мужичок. Радужный плакат в его руке г (о) ла (о) сил: «Путин — техасский койот!» Под надписью было изображено животное, издали принятое ею за крокодила.

— Я плачу налоги, — сказала она.

— Подождите, — сказал анархист. — Политики быть не должно. — Он разговаривал с ней внятно, произнося слова раздельно — воспитатель в детском саду, втолковывающий трехлеткам нормы общежития. — Человек — любой, вы в том числе, Ирина Петровна — способен охватить рассудком свою жизнь. Никто не вправе решать за вас, куда вы отдадите часть — заработанных вашим умом, трудом и временем — денег. Как только вы передоверили это право — вы обмануты. У вас отняли эту часть ума. И вас ровно на столько стало меньше. Взамен вам подсунули — поскольку природа не терпит пустоты — жвачку. Вы корова, Ирина Петровна. Между тем как прибравшие эту вашу часть — власть — и прихватив такую же у ваших соседей, как золото у индейцев, — теперь умножают эти части друг на друга. Получаются астрономические цифры. Уже не обман, но прямая махинация. Этими цифрами можно вершить что угодно. Вашим именем — вашим, Ирина Петровна. Вы слышите меня? Гриб. Это гриб. Этот гриб должен быть уничтожен.

— Как вы собираетесь его уничтожать? — спросила она.

— Э-ээ… — анархист поморщился, оглянулся на пикет. — Кисло, — сказал он. — С этим тухло. Вы правы, Ирина Петровна.

— Петр, пора сворачиваться. Третий час на дворе. Вы едете в общежитие?

— Еду, — сказал анархист. — Ирина Петровна, вы едете в общежитие?

— Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне пора домой.

— А, — сказал анархист. — Ну приходите еще. В двенадцать часов, каждое воскресенье.

* * *

[Хлеб с вареньем]