Женский роман. Утопия

Кроп поэтому не стал оглашать то, что еще готово было слететь с языка: что-то: и в этом, мол, вы аллегория нынешней спячки-страны, и с вас бы лепить бы-де родину-мать — митинги митингами, а он был, как уже только что отмечено, в отличие от всех почти ораторов в своей категории, не слишком-то глупый человек, и к тому же быстро ориентировался. Не сносить бы ему иначе своей головы до таких седых яиц. Ему было лишь под сорок — или чуть с гаком. Для мужчины самое то; а для политика — уже не то. Для политика, собственно, он был такой же перезрелый, как И. П. в своем роде. И поэтому, может быть, он к ней почувствовал чувство сострадания. Хотя! Кроп не любил эпилептиков; бомжей; всяких вообще психопатов — слишком много их навидался: был такой дедушка на пикете, очень любезный, из Алма-Аты, он всем щиро улыбался, а сам раскладывал прям на Невском плакаты с родословной Путина до самых израильских патриархов. Пришлось его убрать. Вежливо. Вежливый он был. Кроп.

То есть он сперва сунулся к дверям офиса — позвать кого-нибудь? — но тут Ирина Петровна почти пришла в себя и так замахала на него, что он просто подал ей руку и отвел к лавочке. И правильно сделал.

* * *

Там они сидели, дышали. В том же дворе, но все-таки не прямо у входа. Пока это не стало неловко. Кроп побренчал какой-то мелочью от продажи газет — и вдруг почувствовал в своем кармане увесистую сумму от продажи квартир. Неубитых, правда, квартир, — и к тому же, квартир не его — как анархист, он был не против эксов, но к вопросу о личной собственности не имел окончательного отношения.

Тем не менее, он вновь развеселился. И сказал:

— Пойдем пить кофе.

Лянская безмолвно встала. И они вышли из двора, как два голубка, или кто там еще — как две зебры. И таким образом Лянская, впервые за двенадцать лет, ушла с работы.

* * *

Ну, выпили они кофе, дальше что? Немного потрепались, довольно гнусно; Лянская не могла из себя выдавить ни «тпру» ни «ну». Наконец Кропу это надоело, он быстренько распрощался и ушел восвояси. И она тоже. На работу она не пошла, а пошла в овощной магазин, как она с утра, только вечером, собиралась. В магазине была большая очередь, население готовилось к очередному концу и скупало по дешевке лук. «Ну что, Ира?» подвигалась с очередью мало-помалу к продавщице и с незнакомым ей прежде вниманием следила за движением рук.

То есть как это незнакомым? Все двенадцать миллионов лет она смотрела на продавщиц пельменей, стоящих в мороз у задубевших лотков, так что их самих можно было взять и сварить вместе с этими пельменями не отделяя от лотков как мамонтенка Диму; на уборщиц в вокзалах или станциях и переходах метро, толкающих впереди себя трехэтажную тележку с ведрами с грязной водой и такими и сякими щетками и еще шваброй нового времени изображающей веревочную кисть (она называется, открою профессиональный секрет: МОП «Кентукки»; кто такой этот МОП, не знает даже интернет). На вымазанных краской баб к лесу задом — кто и когда видел их перёд? — бесконечно отдирающих облицовочную грязь от квадратных километров фасадов; и — все чаще — на лиц с чуждым ей типом волос и загаром чингачгуковых скул — долбящих; роющих; кладущих. В это не нужно вглядываться; об этом не нужно думать бессонными до серого света ночами, чтобы раз навсегда знать: ты — так — не можешь.

И вот теперь, Ира? «Пожалуйста овощную смесь за тридцать семь» — теперь ей придется удавиться. То есть, о чем это мы. Научиться. Ирине Петровне придется научиться в свои хрен знает и полстолько на пять лет тому, чему ее не научили в ее неизвестно каком образовании, с которым ее не возьмут ни в какую другую контору после той, из которой дадут рекомендацию ее прошлых успешных трудовых будней. Пожалуйста: это к которой пришел ее хмырь, с которым они стоят с плакатами по выходным, глобализм-критицизм, все такое. Ну они и пошли куда-то, взрывать какой-то вагон, потому что у нее закружилась голова и синенькие звездочки в глазах, и она не могла больше смирно сидеть на работе.

Потому что нечего курить, если не куришь.

Часть 2

Сидела Ирина Петровна в своей квартире и вышивала крестиком. А вы думали, наверное, читала «Капитал», ага. В своей комнате в своей квартире, поскольку, хоть накопления у нее имелись, но на чтоб обзавестись отдельной квартирой, даже помня про возможности на работе, их все равно не хватило бы. Может, хватит еще. Поживем — увидим. Хотя квартира-то ей — зачем? Соседи ей не мешали. Она соседям не мешала. И до всего близко, можно пешком ходить. Для здоровья полезно. На здоровье Ирина Петровна плевала. И на фитнес не ходила. А что она не курила — так это она так не курила. Не для здоровья. А что на работу можно не опаздывать, торча в каких-нибудь пробках — ну, вот это хорошо.

И тут вдруг стук в дверь. Не в дверь квартиры — а в дверь ее, Ирины Петровны, комнаты. Ирина Петровна удивилась — соседи ей в дверь никогда не стучали, им хватало эпизодических конференций на кухне, длиной в две минуты. Нечего им было делить, кроме (хотела сказать «своих цепей») — кроме квартплаты. Но пошла открывать.