Женский роман. Утопия

Лянская малость потопталась. Говорить больше было не о чем; про политику она ничего не знала, а то, что она могла воспроизвести из своего друга телевизора — здесь это не годилось. Стоящие в рядок люди — показавшиеся ей в тот раз такими же, как все, как она, — это были какие-то особые люди, высшая раса. Они торчали в небесах, как небо и луна — или как те кинозвезды, о которых можно прочитать в журнале «Спутник телезрителя», а рукой — не тужься, не дотянуться.

Она плюнула и пошла домой.

Вдруг она приняла решение.

Сунув ноги в каблуки (Лянская ВСЕГДА брила ноги. Всегда — а не то что перед каким-то пикетом. Это так обязательно уничтожать волосы кроме отдельных площадей в местах, где многие люди работают. Нет ни одного бородатого менеджера по продажам), она распахнула дверь и зацокала вниз, впечатывая их в истертые каменные ступени и оставив за дверью забытую мысль «…провались вместе с твоим домом», располагавшую остаться на диване, — гнев, породивший ее, обратился в каком-то другом, неизвестном ей пока направлении. Подумать о чем не было у нее ни времени, ни привычки.

На раздутых парусах Ира вынеслась во двор и остановилась.

Перед нею лежало бородинское поле с небом аустерлица.

* * *

Небольшая кучка людей усердно, но вяло спорила. Больше всех страсти проявляла соседка со второго этажа, взывая периодически к небу, где сидел, видимо, тот, кто ее понимал, потому что при нем она переходила на грузинский. В прочем основным языком совещания был местный.

Двор завалила листва с ветками и обрубки всех диаметров, с утра составлявшие вертикальную рощу из примерно десяти единиц. Контрапунктом всю речь накрывал визг бензопилы с высоты десяти метров, где действовал рабочий в корзине, продолжающейся стрелой и заканчивающейся машиной, крепко стоявшей на своих ногах. Трое мужчин, недалеко отойдя от нее, беззлобно и не без юмора отражали нестройный натиск толпы, состоящей из владельца подержанной «Ауди», ириныпетровниных соседей, студента, снимавшего комнату, и дюжины пенсионеров. Тот из мужчин, что покрепче, был шофер, только что покинувший пост, оставив открытой дверь в кабину, и присоединившийся к соратникам с целью боевой силы.

— Берегись! — крикнул рабочий сверху. Рухнул фрагмент тополиной кроны. Толпа хлынула врассыпную. Потом, видимо, устыдившись малодушия, сползлись.

— В Питере десять лет нет тополей, — втолковывал шофер, напрягаясь голосом. — Вчера на Ветеранов бабку тополем убило. Новую девятку сук через лоб вот так приколол.

Владелец «Ауди» видимо колебался. Час назад ему пришлось отогнать свою машину из двора, на чем его гражданский пафос иссяк. Он искал повода к отступлению. Он отступил бы сейчас, если бы не фактическое противоречие в словах оппонента и если бы студент рядом не петушился. Он был интеллигентный человек. Бензопила стихла, провалив двор в безмятежность конца — рабочий прикидывал сверху, кому на голову уронить, одновременно сигналя шоферу майну и виру помалу — отсюда больше стволов было ему не достать. Шофер в кабину, однако, не спешил.

— Мы, что ли, хотим? — сменил он курс. Эти крепкие мужики бывают по-русски хитрожопы. — Иди к своей Матвиенке, с ней говори. Нам, что ли, упали ее небоскребы? Мы, может, вообще на работе. Мы, может, хотели в музей в выходные пойти, нас что, спросили? — Он дружелюбно обращался к водителю «Ауди» поверх голов, безошибочно вычислив слабину: — Ты вот — ты что делаешь на работе?

— Эй-яа-а-а! — закричал рабочий. Бензопила взвыла. Корзина дернулась. Шофер ахнул и бросился к кабине, в которую залезла Ирина Петровна и с решительным лицом осваивала рычаги.

Он схватил ее за ворот и потащил наружу. Ира не сопротивлялась. Но оказавшись внизу, она брыкнула ногой и кратко сказала шоферу, который, порастеряв покой, готов съездить был ей по сусалам:

— Убирай машину. И убирайтесь сами. — Грудью вперед она шагнула на толпу и сказала дребезжащим от волнения голосом: — Вы чего стоите? Офонарели — какой небоскреб? Здесь аварийный фонд, грунтовые воды. В восемьдесят девятом застабилизировали метрополитеновский тоннель, всех должны были выселить на капремонт… — Она вздохнула, потому что голос у нее пресекся. — По причинам непреодолимого характера, — закончила она. И вдруг взвизгнула: — Кикабидзе, тащи своего Дато! Зови мужиков, гоните вредителей в шею! Ваши квартиры ничего не стоят!

Пенсионеры закричали «Ура!», студент засвистел. Рабочий, бросив бензопилу, перекинул ногу через корзину, готовясь ползти по стреле от греха подальше. Дедушка-демократ с волосами как тополиный пух напрыгивал на шофера, тыча ему в нос кулаком. Ира шагнула назад, потеряла каблук, еще шагнула. Подъездные старушки, взявшись за руки, ее прикрыли. Она вдохнула в себя густой древесно-лиственный воздух, прикидывая, попросить нашатырного спирту или, может, запеть после первой в ее жизни речи.

Посвящение. Пусть оно будет здесь, в середине, раз его нет в начале.