Женский роман. Утопия

А там стоит ее молодой любовник, революционер, весь в этих платках, ба… как же их звать («бабушка?» — помог мне однажды Шамиль; я чуть не надорвалась со смеха). Весь, короче, в арафатках, в косухе на босу ногу, бросает — башмак — туда, другой — туда, и падает, окровавленный, на диван, зажав в зубах гранату «лимонку».

Чтоб вы знали раз и навсегда, скажем так, тоже раз и навсегда: такого любовника Ирина Петровна выгнала бы из квартиры под зад коленом. Даже не успел бы он еще и войти. И если она не могла спустить его еще после этого с лестницы, то она вызвала бы милицию, и милиция бы ей помогла спустить его с лестницы.

Увы. То есть это для вас увы. Для Ирины Петровны не увы. Такого увы ей хватило и в прошлой жизни, и до того, как ей исполнилось сорок два, и даже до тридцати пяти, и — такого увы, мне кажется, хватит в нашей стране любой даме. И поэтому ничего тут такого подобного на вашу несчастную жизнь, дамы, лучше не ищите и не ждите — не надейтесь и не дождётесь. Я собираюсь предложить кое-что новое.

Возвращаться к «увы» Ирина Петровна не собиралась. Будучи по свойствам характера к этому не предрасположена. Хорошо. А к Кропу она возвращаться собиралась? Мысленно, на худой конец?

Нет. Не собиралась. Но возвращалась. Раза два, а то и больше. Вопреки тому, что вовсе этого не желала.

Это был ей урок. И этот урок пошел не впрок.

Вот каким образом.

Она пошла открывать дверь, а там стояла соседка.

Эта соседка была так возбуждена, что даже забыла, что Ирина Петровна с ней не разговаривает. И не здоровается.

Это была соседка со второго этажа грузинской национальности. Ее дети гуляли во дворе и мешали Ирине Петровне спать не по-русски. Это не значит, что они не спали ночью. Это значит, что Ирина Петровна спала днем. Если вы можете предложить ей какое-нибудь лучшее занятие в выходные — предложите. А я послушаю.

Пока же Ирина Петровна спала днем, телевизор работал или не работал, вот когда он не работал, ей было всё очень хорошо слышно. Ребенку соседки было лет пять, его звали Каха Кикабидзе. Так звали недавно выплывшего олигарха, о чем Ирина Петровна узнала по телевизору, и, следовательно, уже пять лет назад, когда Ирина Петровна этого еще не знала, соседка уже знала про Каху Кикабидзе и назвала ребенка своего в честь дяди, чтоб он был умным и богатым.

Это логическое построение, хотя и красивое, шаталось в основе: фамилия олигарха звучала «Барахлидзе», а Кикабидзе — известный певец, — в чем ничего удивительного нет, если получаешь информацию исключительно из телевизора, да к тому же во сне, немудрено и спутать, Ира. Тем не менее, Ира с соседкой не здоровалась.

— Паслушай! — сказала соседка с ударением на «а» и размахивая руками. — Иди туда! Там землю роют. У нас провалится дом! — Она оглянулась на открытую входную дверь, чтобы объяснить свое присутствие, и добавила: — Петя с Катей уже пошли. — Соседка была чуть моложе Лянской и значительно толще; а соседи Лянской были старше ее лет на 15. А она называет их по именам. Но они с ней здоровались.

Лянская подавила в себе желание послать (обратив при этом внимание на «у НАС провалится» — соседка живет в этом доме третий сезон) и сухо сказала: — Сейчас приду. — Пришлось ей надавить на дверь, чтобы она закрылась.

Она закрыла дверь и стала думать.

«Чижик-пыжик, где ты был? — Да нигде я, …, не был». Врезка

Поскольку всё остается как было, то, можно считать, ничего и не было. Более того, выбрив ноги (все женщины бреют ноги, и я не знаю, как они это делают. Возможно, они пользуются в этих целях антикомариным репеллентом), она пошла, в один из минувших с тех пор выходных, на Невский. Там она непринужденно пообщалась с продолжавшим свой монументальный хоровод пикетом. В пикете-то тоже особо делать нечего, все стоят, глазеют по сторонам. Увидели своих — Лянскую — обрадовались. Те, которые к ней поближе стояли в тот раз. Конкретно — мужик с плакатом про Путина; в этот раз он заявлял о себе другим плакатом. Темы менялись, участники оставались неизменны. До всего-то им было дело. В этот раз то был референдум. И кризис, как же без этого, в пикете было речевок пять про кризис. Кризис никуда не девался, продолжал разворачиваться, как китайская роза, или какой-либо особо протяженный во времени салют с иллюминацией и фейерверком. Мужик-с-плакатом Лянскую не идентифицировал; и менее того ему бы пришло в голову вспоминать ее имярек, но — поприветствовал радужно и радушно. Она тоже не стала отворачиваться. А Кроп? Кропа нет; чтоб это видеть, достаточно проехать на троллейбусе от вокзала до Дворцовой. Уехал Кроп. За пределы ненавистного ему государства (зато — родина).

(Как уехал?! а квартира?..)

Квартира — лишь один из вариантов. Которые любые мгновенно обязан брать на учет настоящий экстремист. А вдруг явились скорейшие варианты, по линии неформальной, подпольной, подводной, международной. Да вот Андрей — с Петром Александровичем можно как-нибудь связаться?

— Не думаю, — веско сказал Андрей.