Женское лицо СМЕРШа

1 марта 1953 года температура утром была минусовая. Ночью доходила до девяти градусов, днем повысилась на несколько градусов.

— Погода отличная, шеф наверное выйдет на прогулку, — заметил старший сотрудник для поручений подполковник МГБ Михаил Старостин.

— Вполне вероятно, — согласился помощник коменданта дачи Петр Лозгачев.

Осадков не было, хотя было и пасмурно. Сталин целый день не выходил из кабинета. Не потребовал обеда, не смотрел почту и никого к себе не приглашал. Входить к нему без разрешения было запрещено.

— Как же так, надо же покормить Иосифа Виссарионовича, — хлопотала подавальщица Матрена Петровна Бутусова. — Сходите, узнайте, — обращалась она к дежурным офицерам.

Среди охранников начался переполох со сложным вопросом: что делать? Хотя инструкция четко регламентировала действия охраны, позволяя в случае необходимости быть начеку в аналогичной ситуации, тем не менее опять-таки наши российские «карачки», наша ментальность дрожи перед начальством, стояние по стойке «смирно» сдерживали правомерные действия.

И всё же степень подозрения нарастала. Один из дежурных сотрудников решил, что есть повод зайти к вождю — передать почту. В двадцать три с минутами он, открыв дверь и пройдя несколько комнат, вздрогнул от неожиданности: в малой столовой лежал на полу Хозяин в нижней рубахе и пижамных брюках.

Сталин вдруг пошевелился. Поднял левую руку, сделав ею знак, чтобы сотрудник охраны подошел к нему. Он загадочно манипулировал губами, открывал медленно рот, но оттуда не слышалось слов команды или просьбы. Говорить он не мог. Охранник бросил почту и попытался поднять Сталина, но, опешивши, не смог, побежал за старшим наряда. Когда пришли, то никаких движений рукой они уже не зафиксировали. В глазах открытых, холодных и малоподвижных застыли: страх, ужас и мольба, которую вождь не мог высказать, но он прерывисто дышал.

О таком состоянии Сталина было доложено по команде, но команд от предупрежденных соратников умирающего вождя — Берии, Маленкова, Хрущева и Булганина никаких не поступило. Только через 4 часа прибыли Берия и Маленков. Они обругали охрану, заявив, что товарищ Сталин спит. Перенесли его на диван и разъехались по домам.

Врачи были вызваны только на следующий день, то есть 2 марта. Они пытались спасти пациента.

Дочь Сталина Светлана Аллилуева вспоминала:

«В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного (академик А.Н. Виноградов, много лет наблюдавший отца, сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь, которую нельзя было спасти».

В зале находились близкие соратники Сталина — Берия, Маленков, Хрущев, Ворошилов, Каганович. Заскакивал в эту огромную комнату, ставшую тесной от набившегося народа, Василий Сталин и пьяным голосом кричал: «Сволочи, загубили отца…Отравили, от-ра-ви-и-и-ли…»

Берия по несколько раз за дни агонии наклонялся к Сталину и демонстративно громко причитал:

— Товарищ Сталин, здесь находятся все члены Политбюро, скажи нам что-нибудь. Но Сталин уже ничего и никому сказать не мог. Он угасал на глазах.

5 марта 1953 года в 10 часов утра его не стало.

Есть много свидетелей, зафиксировавших конец жизни диктатора. Однако обратимся опять к хрестоматийному признанию его кровинки — дочери Светланы, чью объективность трудно оспорить:

«Отец умирал страшно и трудно. И это была первая — и единственная пока что — смерть, которую я видела. Бог дает легкую смерть праведникам…

Кровоизлияние в мозг распространяется постепенно на все центры, и при здоровом и сильном сердце оно медленно захватывает центры дыхания, и человек умирает от удушья. Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание возрастает. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемы, губы почернели.

Последние час или два человек медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившимися над ним.

Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился…

В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».