Курский неоднократно и недвусмысленно заявлял, что данный проект является средством «защиты более слабой группы» (женщин и детей) и что законы 1918 г. на практике работали «против интересов женщин». Он напоминал своим слушателям, что незарегистрированный брак — это уже существующий в российской жизни факт (в то время около четверти миллиона супругов жили в фактическом браке), и отказать в юридических и экономических правах женщинам, которые во всем, кроме официального статуса, являлись женами, было бы ужасной несправедливостью. Коллега Курского — Бранденбургский, отстаивая ту же позицию, отвечал в совершенно несвойственной юристу манере, что «создание продолжительных и стабильных браков не может быть функцией закона». Городское население, по свидетельству Курского, преимущественно выступало за новый кодекс. Из других же источников становится ясно, что в отличие от женщин-горожанок, жившие в городах мужчины были от него не в восторге[750]
.На отрицательное отношение к этому кодексу крестьянского населения повлияла распущенность городских нравов и высокий уровень разводов, а также финансовая уязвимость крестьянского хозяйства в случаях распада брачного союза. Земельный кодекс 1922 г., с целью сохранения экономической и юридической сплоченности крестьянского двора, предусмотрел ответственность последнего за оказание помощи и выплату алиментов любому из его членов в случае расторжения законно зарегистрированного брака. Кодекс 1926 г. распространил эту ответственность и на фактический брак. Что случилось бы с хозяйством и собственностью, если бы какая-нибудь старая «баба» вступила бы в фактический брак? Крестьянки рисовали в своем воображении яркие картины дележа коровы на три части или же раздела семейного имущества во имя удовлетворения этого желания. Консервативные настроения крестьянских депутатов были весьма показательны. Украина, оплот крестьянства, вообще отказалась принять этот кодекс, сохранив разделение между зарегистрированными и фактическими браками[751]
.