Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Другая точка зрения на кодекс 1926 г. состояла в том, что кодекс недостаточно обеспечивал юридическую защиту незамужних женщин. В соответствии с законопроектом, фактический брак признавался властями состоявшимся по следующим показателям — совместное проживание и ведение хозяйства и свидетельские и документальные подтверждения этого. Короче говоря требовалось открытое внешнему миру «семейное лицо». Некоторые же считали, что данный список показателей должен быть больше. Юрий Ларин напомнил всем, что множество пар, живущих врозь из принципа или по необходимости, не могут таким образом подпадать под определение фактических супругов. Одна женщина из Вятки возражала против того, что в новое законодательство не были включены «случайные» браки, и настаивала на том, что подобные союзы в случае их распада являются источником роста количества беспризорников. В ряде своих статей Коллонтай убеждала, что необходимо узаконить все сексуальные отношения и что общество должно отвечать за детей, которые являются их продуктом. Одна из представительниц женотделов, выразившая общее мнение по этому вопросу, была не удовлетворена узким определением фактического брака. Ведь такая форма брака была более распространена среди городских женщин — «белых воротничков» — основных жертв безответственности и неверности мужа. Несмотря, однако, на эту жалобу, Женотдел официально поддержал новые законы[752]. Изменение процедуры развода вызвало такой же интерес, как и вопрос о фактическом браке. Декрет Гойхбарха 1917 г. был разработан с целью упразднения старой системы, при которой, по его словам, «чужие люди были привязаны друг к другу, как пленники к тачке». Новая процедура стала проще: по обоюдному согласию развод совершался на месте; по желанию одного из супругов могло быть проведено короткое судебное слушание. Не было ни разбирательств причин развода, ни споров, ни доказательств, ни свидетелей, а также горечи и взаимных обвинений, по крайней мере на виду у всех. Вопрос опеки и помощи детям решался через суд в индивидуальном порядке. Отменив понятие вины, унизительные проволочки и огласку, а также разрешив включать пункт о передаче имущества в завещание одного или обоих супругов, Советская Россия стала единственной страной в мире с полной свободой развода. Лишь мексиканский штат Юкатан в 1923–1926 гг. мог сравниться с Россией по степени либеральности. Эта мера вызвала всеобщее одобрение у российской городской интеллигенции и тех, кто презирал лицемерие царских и западных буржуазных законов о браке[753]. Когда разрабатывался кодекс 1926 г., было решено еще больше упростить процедуру развода. Поскольку фактический брак имел полулегальный статус, то его началом считалось совместное проживание, сексуальные отношения, совместное ведение хозяйства и помощь друг другу, поэтому логично было узаконить и разрыв таких отношений. Таким образом, «зарегистрированный развод» стал доступен для фактических супругов. Так как разработчики Кодекса хотели сделать зарегистрированные браки столь же привлекательными для потенциальных супругов, что и свободные отношения, с этого времени семейные пары (по обоюдному согласию) могли официально развестись в ЗАГСе. Если на расторжении брака настаивал один из супругов, а другой не являлся в ЗАГС, его извещали о разводе по почте — так называемый «развод по почте».

Когда Кодекс за это был подвергнут критике, Бранденбургский заявил: «Если вы возражаете против частой смены супруга, предложите, как с этим бороться. Если бы сегодня мы создали закон с теми нормами, которые вам нравятся, и с тем порядком развода, который вы выбираете, они были бы не новыми, а очень старыми». Известный юрист Стучка поддержал полную свободу развода, ссылаясь на недавно опубликованное заявление Ленина по этому поводу (впервые сделанное в 1916 г.), однако Стучку не обеспокоила двусмысленность этого заявления[754].