Женское счастье (сборник)

Гроза вне сезонов

Люблю грозу в начале мая… Впрочем, в середине июля и в конце января тоже обожаю. Потому что гроза — это я, собственной персоной.

Когда из глубины моего существа и широко раскрытого рта несутся громы и молнии, мир преображается и становится прекраснее. Орошенные потоками моего красноречия, домашние начинают буйно цвести и колоситься, то есть выполнять свои обязанности: бежать за хлебом в магазин, выносить ведро с мусором…

Я очень люблю скандалить! Конечно, я не имею в виду банальные ссоры неуравновешенных людей. Скандал — это высокое искусство! К ругани нужно относиться творчески, с огоньком, я бы сказала, горячо. Не в том смысле, чтобы выливать борщ из кастрюли на голову любимого, а в том смысле, что с душой… Как говорит великий классик семейного скандала, моя свекровь: «Скандал без сердца, как горилка без перца». И она права.

Вы можете подумать, что я — женщина необразованная, воспитанная на Привозе и торгующая рыбой с лотка. А вот и не угадали! Я преподаю в университете античную литературу, люблю театр, музыку и пишу акварели в манере девятнадцатого века. И вполне закономерно, что, пока я не узнала о великой пользе скандала, моя жизнь была ужасна. Вежливые «извините», трогательные «будьте любезны» и ангельские «разрешите» сыпались из моих интеллигентных уст подобно душистым белоснежным лилиям…

Естественно, окружающие не разрешали, не извиняли и уж точно не были любезны. Со своим первым мужем я обращалась, словно с антикварным предметом: мне казалось, что от малейшего возгласа он рассыплется. К моему удивлению, вместо того чтобы радоваться моим вежливым и кротким разговорам, он как-то затосковал и ушел к моей громогласной подруге.

Я терпеливо сносила хамство посторонних. И для всего внешнего мира была просто ангелом. Я вежливо улыбалась, когда на меня выплескивали нечто из окна. А однажды гавкнувшей на меня собаке сказала: «Извините».

Студенты в университете списывали прямо на моих глазах, завкафедрой, распределяя лишние полставки, смотрел мимо меня. Моей соседке сверху запросто удалось убедить меня, что я залила ее. И хотя я была не совсем полоумной и понимала, что залить ее квартиру могла, только наполнив собственную ванну водой под потолок, врожденное чувство вежливости заставило меня оплатить ей ремонт…

Я бы могла попасть в психушку или сделаться национальной героиней. Соседи уже показывали на меня пальцами, а сослуживцы сделали мое имя нарицательным. Но, дойдя до границ возможной вежливости, я изменила свою жизнь.

Перечитывая однажды свои любимые античные трагедии, я вдруг поняла, почему древние греки и поныне считаются существами гармоничными. Просто они много и с удовольствием ругались. Ругань фиксировали в классических пьесах.

Выходит какая-нибудь Медея или Антигона и говорит: ты, такой-сякой, подлец последний, всю жизнь мне испоганил! Но в классическом исполнении это звучит приблизительно так: «В свидетели зову богов Олимпа, и нимф, и обитателей Аида, что воин славный и герой сражений меня покинул и рыдать заставил!» У всех катарсис, то есть очищение, и духовное возрождение, все, довольные и умиротворенные, идут по домам.

Я решила не держать эмоции при себе, а радовать ими окружающих и радоваться самой. Правда, воспитание не позволяло мне использовать разнообразный отечественный лексикон, пришлось выкручиваться за счет слов иностранного происхождения и филологических изысков.

Придя на зачет и увидев студентов, нагло сдирающих со шпаргалок, я рявкнула:

— Доколе! — И грозно добавила: — Светильник разума здесь никто и не зажигал!

Списывать стали осторожнее.

Когда завкафедрой снова попытался обойти меня премией, я произнесла краткую невразумительную речь. И хотя форма возражения была туманной, смысл ее в общих чертах начальство уловило. Дали премию и путевку в Италию по обмену опытом: решили, что со мной неладно и мне надо проветрить голову…

Однажды я даже рискнула потребовать сдачу в размере пяти копеек у нашей Вали из хлебного. Она так обалдела, что протянула мне десять гривен. Видимо, решила, что я хочу вернуть себе всю сдачу, которую она задолжала мне за годы наших выгодных для нее отношений.

И как только я начала использовать свою методику легкой античной скандальности, фортуна послала мне достойного спутника жизни. Этот очаровательный хам стоял на моей ноге в переполненном трамвае.

— Не будете ли вы столь любезны, чтобы освободить мою ногу от вашего присутствия? — попросила я.

— Ну что вы, мне и так очень удобно! — ответил он.

— Наше единение становится болезненным, — заметила я.

— Стоит ли переживать из-за этого! — успокоил он меня.

Слово за слово, и мы перешли к взаимным определениям и эпитетам. Пассажиры внимательно нас слушали: не каждый день люди говорят друг другу столько важных и хороших слов.

— Ипохондрик! Мизантроп! Экстремист! — кричала я.

— Двойник Новодворской, — тихо парировал он.

В пылу диспута мы проехали свои остановки и вместе вышли на конечной.