Женское время, или Война полов

— Жаль. Но вы можете представить: холодный формалин в стеклянной реторте, внутри его оргонный или энергетический накопитель Райха, то есть слои фольги и хлопка, температура минус пять, а реторта вдруг взрывается от ферментов ненависти, и ошметки формалина, хлопка и фольги — на всех стенах лаборатории и на потолке! Понимаете? Шварц по этому поводу пригласил нас в «Арагви»! И мы там напились так, что жена Шварца приревновала его к Фетисовой, которая честно сказала, что пыталась трахнуть Шварца еще студенткой первого курса! Но, по-моему, этот Шварц тоже был не без греха. Как Ландау. Он мне как-то сказал, что гений не может быть без яиц, и, я думаю, у него что-то было с этой Фетисовой — только не тогда, а после. Впрочем, к делу это не имеет отношения, извините. Итак, сначала мы выделили фермент ненависти из собачьей слюны, а уже через два месяца мы научились его синтезировать — без доноров, без собак, без ничего! Сами! Представляете? На установках, похожих на самогонный аппарат, мы могли получать фермент ненависти — хоть литрами! Только работать приходилось в холодильной камере при минус десяти, это было «ноу гуд». Впрочем, то был первый этап, а Шварц спешил прорваться дальше — получить фермент любви! Но это оказалось куда сложнее. Потому что фермент бешенства мы просто нашли в слюне бешеных собак и психов, а где искать фермент любви? Но вам это, конечно, неинтересно, вам нужно конкретно про «Кедр-1», так?

— Почему? — Однорукий старик усмехнулся, словно дразня Журавина. — Я люблю фантастику. Азимов, Брэдбери, Беляев, Стругацкие. Кто еще?

— Фантастику?! — возмущенно воскликнул Стас. — Это была моя тема! Научная работа! Мы замеряли электромагнитные излучения человека и обнаружили, что даже после физической смерти тело человека светится еще девять дней! То есть это не мое открытие, но дело не в этом. Наши опыты подтвердили: этот светящийся энергетический сгусток — или, если хотите, душа — не рассасывается в пространстве просто так, а уходит в ноосферу, в космос, в астрал. Вы помните золотые нимбы над ликами святых на древних иконах? Люди рисовали так, потому что видели это когда-то, глазами видели, понимаете?! А мы приборами регистрировали такие свечения у влюбленных и у молодых матерей — золотые свечения! А у собак и психов в момент злости нимб — красный! То есть в электромагнитном поле фермент любви имеет именно золотое свечение, а фермент ненависти — красное. Поэтому, когда жертвы грудных ожогов в Нью-Йорке стали говорить, что ночью они видели алый луч из космоса, у меня сразу екнуло: неужто «Кедр»? Ну а когда Аня достала снимки ожогов, то тут и ежу ясно: это тау-крест, линза Шварца.

— Простите, как вас звать? — мягко спросил старик.

— Как?! Я вам не представился? — воскликнул Журавин. — Я — Станислав, тезка Вернохлебова! Я потому и выбрал его из всей кремлевской компании, что хотя бы имени могу доверять. И хотя Шварц говорил, что из меня экстрасенс, как из собаки гусь, но я уже вижу, что не ошибся. Думаете, я просто так размахивал руками в начале нашей встречи? Жестикулировал? — Стас улыбнулся торжествующей мальчишеской улыбкой. — Не-а! Я исследовал вашу ауру. Она у вас просто замечательная! Как панцирь — без всяких дыр и трещин! Даже удивительно!

— Спасибо, — улыбнулся старик. И спросил еще мягче: — Стас, расскажите про «Кедр». Подробно.

— Про «Кедр»? — изумился Стас. — Неужели Пашутин вам не объяснил? Ах да, вы же не Вернохлебов, вы помощник. «Кедр» — это наш конденсатор ненависти, мы его назвали «Кедром» так, для удобства. А на самом деле это был просто обыкновенный мусорный ящик, заполненный «поби», ну, поглотителем биоэнергии. Но мы и не собирались превращать его в оружие, клянусь! Хотя в науке всегда так — сперва атомная бомба, а потом мирная атомная электростанция. Сперва баллистическая ракета, а потом космический корабль. Хотя что скрывать? Да, мы сделали КН на деньги КГБ. Сахаров ведь тоже делал атомную бомбу для Сталина. К тому же мы действительно собрали в этот КН почти годовой сброс ферментов ненависти всей Москвы и Московской области! Вы смотрите так, будто я рассказываю сказки Шехерезады. Но вспомните, что было в стране в то время! Эйфория демократии! Рождение частного предпринимательства! Сахаров в Верховном Совете! Свобода эмиграции! Отмена диктатуры КПСС! И — вспомните! — никто ни в кого не стрелял! На улице Горького демонстрации с плакатами «СССР — тюрьма народов!» — и никто их не разгоняет! Они кричат: «КГБ — это гестапо!» — и никто в них не стреляет! Ну и тогда они использовали наш КН — сделали сбросы ферментов ненависти на Фергану, Тбилиси и Вильнюс. Хотели и на Москву, но тут у них фокус не вышел! Помните август девяносто первого: ГКЧП вводит в Москву войска, а солдаты отказываются стрелять в народ! Вы где в это время были?

— Я? — переспросил старик. — О, я в те дни был в командировке…