Женское время, или Война полов

— Да! Так на чем я остановился? На ГКЧП! Ну, их расчет был прост: они вводят войска в Москву, открывают наш «Кедр», сбрасывают на Москву пару мегатонн ненависти и — понеслось: москвичи бьют солдат, а солдаты стреляют и — их победа! Но «Кедр» не сработал, понимаете! Или, как говорят компьютерщики, он «завис»! Ну, вы представляете, что тут было?! Ах да! Вас же не было в Москве! Но даже военные в Белом доме и те поражались: почему нет штурма? У них даже связь не отрезали, представляете! Наоборот, все, кто хотел, мог совершенно бесплатно звонить из Белого дома куда угодно, хоть в Америку, — телефонистки соединяли! А на баррикадах перед Белым домом люди пели и вообще оттягивались, словно на карнавале…

— Да, я читал об этом, — прервал старик, чтобы вернуть Стаса к сути его рассказа. При этом сам он ел не спеша и ложкой, держа ее в левой руке, но управлялся с ней привычно и сноровисто.

— Ну вот, — сказал Стас, — вот у них и было такое идиотское положение: войска в город ввели, а заставить стрелять не могут — ненавистью город не зарядили и зарядить нельзя! «Кедр» не стреляет! Ну, они попытались оттянуть время, послали делегацию к Горбачеву в Форос, а сами арестовали моего отца, Шварца, Акопяна и Шаевича и требовали, чтобы «Кедр» заработал. Но тут Шварц разыграл их, как детей, — он вышел в астрал, ну, то есть устроил сеанс дальновидения и стал кричать, что кто-то без его ведома взломал КН, что это, наверно, американцы. Короче — устроил спектакль. Что они могли сказать? Они же знали, что это они сами без его ведома оборудовали «Кедр» оргонной пушкой и поливали из нее Фергану и Тбилиси…

На лице у старика было такое кислое выражение, словно он слушал выдумки привирающего ребенка. Действительно, как можно было поверить во все эти «выходы в астрал», «сеансы дальновидения», «ферменты любви», «конденсаторы ненависти» и «биочипы»?

— Стас, — сказал он несколько раздраженно. — Неужели ваш Шварц действительно хотел чувства всей Москвы — я не знаю, ненависть, злость, любовь — собрать в какую-то емкость, пусть даже большую?

— Нет, только ненависть, — возразил Журавин, покончив с едой и закуривая отвратительные «Данхилл». — И не в большую емкость, а в маленькую.

— Ну хорошо — в маленькую…

Стас по-английски спросил что-то у хозяина рыбного бара. Тот коротко ответил ему, в их скороговорке можно было уловить только слово «Хирошима».

— Вы поняли? — сказал Стас старику.

— Нет…

— Как? Вы не знаете английский? Вы же работаете у Вернохлебова!

— Да. Но я это… я консультант по Азии.

— А! Ну, я спросил у японца, сколько весила бомба, которую янки бросили на Хиросиму, — объяснил Стас. — К сожалению, он не знает, но я точно помню: бомба, которую американцы испытали в Неваде до Хиросимы, весила тринадцать фунтов — шесть кило. А при взрыве над Хиросимой она снесла весь город! То есть при расщеплении атомного ядра освобождается такое количество энергии, что можно разрушить Хиросиму, Москву, Нью-Йорк. Вас это не удивляет? А теперь представьте обратный процесс. Ну, как если бы кинопленку атомного взрыва прокрутить назад, чтобы вся энергия вернулась в бомбу. Сколько она будет весить? Те же шесть кило! Вот и все. Просто до тех пор, пока американцы не взорвали бомбу, никто не мог поверить в дикую силу атомной энергии и считали это фантастикой. А теперь мы говорим о биоэнергии, и опять вы не хотите верить.

— Нет, я верю… — произнес старик.

— Но с трудом! — усмехнулся Стас. Он полез в карман куртки и достал дубликаты тех фотоснимков, которые Анна переслала Пашутину. — Вы это видели?

— Да.

— А президент?

Старик в затруднении пожал плечами.

— Ну да, вы же не Вернохлебов! — снова вспомнил Стас. — Но главный вопрос все равно не тот, который вы мне задали. Вы должны спросить: что это за тавро на этих снимках и что такое тау-крест? — И Журавин требовательно посмотрел на старика, настаивая, чтобы тот повторил за ним этот вопрос. — Правильно?

— Да, — подтвердил тот.

— Вот, — удовлетворенно сказал Стас. — Наконец мы переходим к делу! Но мой ответ вас разочарует. Я видел это тавро, я держал его в руках, но я не знаю, что это такое. Ведь я был только лаборант, Шварц не посвящал меня во все свои дела. Но я помню, что это такая штуковина величиной с серебряный доллар. Вроде бы из металла, только такого металла нет в природе. Вы можете царапать его напильником — никакого следа! Мы его клали в соляную кислоту — никакого эффекта! Тиски, в которые мы его зажимали, прогибались! Как и кто выдавил на нем крест с петлей — уму непостижимо! Но если его разогреть, это тавро начинает светиться и пульсировать световым лучом. Нет, правда! Шварц сказал, что раз так, то мы его используем как линзу в проекторе нашего КН. И мы даже начали готовить эксперимент, но… Тут они и забрали у нас «Кедр».

— Кто — «они»?

— Они… — Журавин вдруг нахмурился, словно закрылся. — Пашутин знает.