Женское время, или Война полов

Тридцатилетний толстяк Журавин, одетый в потертые джинсы, кроссовки и кожаную куртку поверх майки «харлей-дэвидсон», говорил неохотно и как бы примериваясь, нужно ли ему вообще говорить с этим человеком, который явился на свидание вместо Вернохлебова. Однако пришедший подкупил его несколькими вещами: во-первых, он сразу протянул Стасу «моторолу» и сказал: «Вот, пожалуйста, вы прямо сейчас звоните Вернохлебову в отель, он лежит у себя в номере с расстройством желудка. Точнее, не лежит, а… ну, вы понимаете. Но я его помощник, и вы можете доверять мне, как ему: вот та «шумовая авторучка», о которой вы говорили с Пашутиным». И он действительно не только предъявил Стасу простую на вид авторучку, но открыл ее и показал встроенный в нее миниатюрный глушитель радиоволн, подавляющий все возможности подслушивания их разговора. А в-третьих, он был не моложе шестидесяти, похож на любимого Стасом с детства актера Владимира Басова и – одноруким. Сутулость, солидный возраст и пустой правый рукав, заправленный в карман серого пиджака, делали его совершенно безопасным. Сунув авторучку в верхний кармашек своего пиджака, он сказал: «Между прочим, Вернохлебова все равно сопровождали бы агенты ЦРУ, и еще неизвестно, спасла бы вас от них эта авторучка или нет. Впрочем, я вас не принуждаю. Если вы не хотите со мной разговаривать, я уйду».

И это все решило. Стас покрутил рукой в воздухе и сказал: «Ладно! Пошли!» И двинулся в глубь рыбного рынка.

– Но у Шварца была куча гениальных идей! – говорил он, постепенно увлекаясь своим рассказом. – Каждая из них сделала бы его на Западе миллионером, а он жил в бетонной высотке на Алтуфьевском шоссе, ездил на работу в метро и еще двумя автобусами, и по дороге каждый алкаш считал своим долгом высказаться по поводу его еврейского носа…

Журавин разлаписто, как все толстяки, шагал вдоль извилистых рядов оптовых торговцев рыбой, водорослями и прочими дарами моря, а однорукий следовал за ним и слушал вежливо, но без признаков особого интереса, словно выполнял работу, не имеющую отношения к его прямым обязанностям. Что вынуждало Стаса говорить еще горячее, активнее:

– Нет, правда! Весь наш факультет знал, что Шварц гений, но ВАК не утверждал его докторскую диссертацию, а партком МГУ – его профессорское звание. И.о. профессора, и.о. доцента, и.о. заведующего кафедрой биохимии. В конце концов ему надоело быть тихим евреем, исполняющим чьи-то обязанности. И он выдумал эту простую комбинацию с видеодоносом в КГБ…

Тут Журавин снова искоса глянул на однорукого, словно проверяя, заинтересовался ли тот наконец его рассказом, но однорукий, казалось, был поглощен тем, что видел вокруг, – всей этой диковинной морской живностью, которую каждый день тоннами привозят в Нью-Йорк со всего света.

– Вы рыбак? – нервно спросил Журавин.

– Ага, – улыбнулся старик.

– А! Ну, тогда понятно…

Действительно, рыбаку тут было на что подивиться. Здесь было все, что только можно выловить в Мировом океане: целые проспекты лотков с влажными, на льду, исполинскими морскими окунями, золотой макрелью, электрическими сомами, зубастыми карпами, дунайскими лососями, темными муренами, немецкими осетрами, обыкновенными гладкими акулами, дельфиновыми акулами-носачами, японскими пилоносами, скатами, каймановыми щуками, навагами, карасями, миногами, угрями, кефалью и еще сотней всевозможных рыб и рыбоподобных чудищ. Здесь были улицы крабов, креветок, лобстеров, лангустов, омаров, сельдевых анчоусов, речных раков, океанских спрутов, кальмаров, устриц, гребешков и бокоплавов. И здесь были переулки морских и океанских водорослей, губок, актиний, ежей, звезд, лилий, полипов. Все это, казалось, еще дышало и сочилось океанской влагой и йодом, жило памятью о своем многоцветном подводном царстве и разглядывало наш надводный мир круглыми перламутровыми глазами. Плечистые продавцы в мокрых брезентовых передниках, высоких резиновых сапогах и таких же резиновых рукавицах постоянно добавляли лед в лотки и в ящики, омывали свой товар из коротких шлангов и ждали сведений с биржевого аукциона, который каждое утро устанавливает тут цену на рыбу.

– Ну что? Налюбовались? – нетерпеливо сказал Журавин через несколько шагов.

– Да, извините…

– О’кей. Так вот. На биофаке МГУ нас было сто пятьдесят студентов, и не так уж трудно было вычислить среди нас гэбэшных стукачей – по их партийным билетам и наглости на экзаменах. Но Шварц сделал тоньше: он дал нам задание провести домашний эксперимент по сравнительному фотосинтезу культурных трав и сорняков и попросил снять эти опыты фото– или, еще лучше, телекамерой. Но у кого из студентов МГУ могла в то время быть телекамера? Только у тех, чьи родители дипломаты или важные шишки в КГБ. Ну а мы клюнули на эту удочку, трое притащили свои видики, и так Шварц узнал, кто из нас кто и чей я сын…