Женского рода

— Ты же меня не целуешь! — обиженно просипела Фек­ла, пытаясь положить голову на колени Кот. Та брезгли­во отодвинулась:

— Еще чего! С чего это мне тебя целовать!

— Ты даже просто в губы не целуешь… Как собаку име­ешь!

— И так бы не было, да сама напрашиваешься!.. И ни­чего себе «просто в губы»! Да ты этими губами мужиков берешь!

— Ну Котик!..

— Ой, да все, отстань!

И, не обращая больше на нее внимания, Кот читала и читала то, что появлялось на экране.

«Ничего не происходит, ничего не изменяется, будто все попытки вынырнуть тщетны: если ты погряз в болоте, есть только болото и твои попытки на оставшиеся секун­ды жизни полюбить мир вокруг него, то есть этот высох­ший бурелом и мрачные заросли камыша и рогоза вокруг. Жалею, что втянулась во все это, в это странное сообще­ство, в этот тесный, душный мир женской нелюбви».

«Мы стояли рядом, я почти смогла признаться ей, что люблю, но мимо проходили два парня, они улыбнулись Лене, и она ответила им тем же. И мне не захотелось боль­ше говорить с ней о наших отношениях: она просто игра­ет в то, чем я живу!»

«Я была не права? Скажите!

Я думала, она играет со мной, издевается, смеется надо мной. У меня на глазах она строила глазки всем прохо­жим и подзуживала: мол, а что ты сможешь мне сделать?! Я схватила ее посреди улицы и прижала к себе. Она стала вырываться, кричать, и меня это завело еще больше: я сде­лала это, прижав ее к стене дома, и почувствовала кайф. Она расплакалась и убежала, больше мы не виделись. Я написала ей: «Прости меня, что-то нашло». Она ответила, что больше не хочет меня видеть».

«Девчонки! Будьте осторожнее, когда встречаетесь с натуралками! Я уж было поверила, что она тоже обратила на меня внимание, а она просто хотела, чтобы со мной раз­влекся ее дружок! Все гетеросексуалы хотят унизить лес­биянок!»

«Фигня: мужики любят лесбиянок, потому что мы от­кровенны и раскрепощены в постели, а их телки выключа­ют свет, перед тем как трахаться!»

«Можно спросить; откуда лесбиянка так хорошо зна­ет, что любят мужики?!»

«Кто знает, когда следующий слет на сорок третьем ки­лометре?»

«В этом году был последний, проснулась!»

«Тоска, девчонки, погода — дрянь! Айда в «Перчатку».

Еще раз оттолкнув Феклу, Кот зевнула и выключила компьютер.

5

Ступив на московскую землю, Алиса почувствовала легкое головокружение; в последние дни в Питере было пасмурно, а от столичного декабрьского солнца захоте­лось зажмуриться. В горле першило — верная примета начинающейся простуды, всегда застающей Алису в пути. Она натянула на лоб берег и, накинув капюшон дубленки, стала наблюдать, как Андрей ловит машину: в первый го­лолед водители не особенно спешили, и автомобили тол­пились на дороге, как новички на катке. Алиса подошла ближе;

— Андрюш, давай лучше на метро: так мы будем до этой Стеллы три часа добираться…

Алиса знала, что Андрею нельзя признаться в дурном самочувствии; в противном случае их маленькое деловое путешествие может превратиться в выездной лазарет с обязательной закупкой лекарств и принесением в жертву не­обходимых встреч. Когда Андрей закончил говорить по телефону и окончательно подтвердил водителю маршрут, Алиса умоляюще прошептала на ухо жениху:

— Правда же, мы не будем с утра до вечера куда-то ходить?

— … обещаю: из трех дней суетливый только сегодняш­ний… Ты не заболела? — Андрей заглянул Алисе в глаза.

Алиса, улыбнувшись, нажала ему на копчик носа ука­зательным пальцем,

— Просто хочется провести больше времени вдвоем,

Андрей удовлетворенно улыбнулся и поцеловал Али­су в ухо, над которым был кокетливо взбит берет.

Пытаясь избежать пробок, таксист пырял в маленькие улочки, и Алиса жадно вглядывалась в разбегающиеся в разные стороны московские переулки, чуждые светской па­радности, суеты больших проспектов и праздности светя­щихся реклам.

Когда-то Алиса и полюбила Москву именно за дерз­кую интимность ее переулков — они являлись на свет сами собой, а не по воле западных архитекторов. Тогда Алиса без всякой цели бродила и бродила в Китайгородских пе­реулках, и переулки эти, подхватив ее, поднимали на при­горки, спускали в запущенные садики, приводили в при­чудливые тупики, где скрывались от времени старые за­думчивые дома, и прятали в уютных двориках, где весе­лым щебетом встречали солнце вернувшиеся птицы. Вхо­дила она тогда в этот лабиринт с тяжелым сердцем греш­ника, принесшего свой грех в храм, вышла с ликующим плачем в душе; «Узнаю тебя, жизнь, принимаю и привет­ствую звоном шита!» Ей хотелось привезти домой только один «сувенир» эту вдохновенную Москву… Питер с его кардиограммой шпилей и неизменными прямыми уг­лами казался Алисе по-мужски сдержанным и сгрогим, спо­собным на анализ, но не на сострадание; Москва явилась Алисе по-человечески избегающей прямоты, увиливающей от резкости и кокетливо сбегающей в полумрак старых тополей.

Сейчас, проезжая по закоулкам, Алиса вспомнила ту вес­ну и, улыбнувшись, положила голову Андрею на плечо.