Женского рода

Когда Кира выбежала, он нахмурился; жена явно вы­давала детям лишнюю информацию. Как-то сын заговор­щически присел рядом и поинтересовался:

— А правда, что активные лесбиянки мужчин трахают?

— А ты почему меня спрашиваешь? — не понял тогда Денис.

Сын хитро улыбнулся.

— Ну как же! Мама сказала, что ты с такой забавля­ешься.

После этого короткого диалога Денис молча отодви­нул пария в сторону и, войдя в комнату к жене, одним ма­хом скинул с туалетного столика все ее хитрые пузырьки и коробочки.

— Не смей про меня детям чушь говорить!

Ольга подняла глаза и снова опустила их обиженно, продолжая пилить ногти:

— О боже! Любить лесбиянку можно, а, значит, рассказывать об этом — чушь?!

— Детям мозги не мусори своими догонами!

Он захлопнул дверь и не возвращался домой три дня, запив на даче горькую.

…Вот она встает и потягивается, взъерошив после свою причудливую короткую стрижку… Она потягивается стоя или еще в постели?.. Вот она целует его в небритую щеку и идет готовить завтрак. Она приготовит завтрак или по­требует, чтобы кофе в постель принес он?.. Вот она прихо­дит на родительское собрание к Кире, и, когда учительни­ца с ехидством, как это всегда происходит, начинает жа­ловаться на плохое поведение его дочки, она… Что делает Кирш? Скорее всего, показывает свой коронный «fuck!»…

Иногда Денис задумывался, хотел бы он видеть Кирш своей женой… Ему нравилось заботиться о ней и ее сыне, откладывать им деньги, привозить продукты; нравилось вытаскивать Кирш из драк, не получая благодарности, нравилось, когда она вырывалась, гневно хмуря брови, стоило ему попытаться прикоснуться к ней чуть нежнее, чем то позволяет дружба… Он видел в ней женщину, но именно ту, которая и к тридцати годам все еще похожа на мальчишку и уже знает что-то такое, что не позволит ей до конца вернуться к себе — женщине, даже если бы она того захотела. Денису нравился в Кирш неженский ин­стинкт завоевателя и совершенно девический, непорочный испуг в глазах, если она видела чье-то страдание.

Бывшие коллеги понимающе кивали, замечая то при­дыхание, с каким он разговаривал с Кирш. Почему? Де­нис и сам не мог понять, возможно, только психиатрии под силу разобраться, отчего многие менты так любят садо-мазо, почему сильные и грубые мужчины часто с умо­ляющими взглядами ползают в ногах — если не у юношей, то у женщин, похожих на них. Среди агентов, информиру­ющих милицию, было много лесбиянок, и Денис не раз видел, как его сослуживцы используют агентурную есть «не по назначению». За нехитрую плату — героин, легко доступный высоким чинам, можно было воплощать в жизнь свои самые смелые сексуальные фантазии. Если бы Денис не знал, что в этой грязи бывают другие менты, не знал, что это может коснуться Кирш, он не бросил бы служ­бу так рано. Но все равно ушел бы из-за нее — не из-за Кирш, из-за грязи.

Тогда Кирш уже была не на системе и употребляла ге­роин, только если его «по доброте душевной» заносили знакомые, а она противостоять искушению была не в си­лах. Денис спрашивал: «Бывают наркоманы, которых вы­лечивают раз и навсегда?» Кирш ухмылялась; «Бывших наркоманов не бывает: старик опиум умеет ждать!.. Главное — помнить, что ты наркоман, не строить иллюзий и сопротивляться». У Кирш было желание для сопротивле­ния: там, где не помогли никакие клиники, вытащило имен­но оно. Весь вопрос в том, есть ли человек сам у себя или уже простился со своим «я», со своими честолюбивыми амбициями и с тем, что стоит выше желаний и потребнос­тей, — с мечтами. Кирш не прощалась, а потому была не из тех наркоманов, которые готовы за дозу предать кого угодно, включая себя. Сделать ее агентом районным опе­рам не удалось, добиться чего-то иного — тоже. Они не настаивали, а Денис об этих историях даже не знал, не знал до того момента, как в дверь Кирш не постучал его непос­редственный начальник, точнее, до того вечера, когда он не услышал по телефону затянуто-обреченный голос Кирш и не увидел спустя полчаса ее разбитую губу.

…Тогда полковник Мишин был слегка навеселе и, ког­да Кирш открыла ему дверь, вошел в незнакомую кварти­ру, как к себе домой, и игриво оглядел хозяйку с ног до головы.

— И что ж, совсем без мужиков?! Видел я в сейфе твои фото ню — у шалавы какой-то изъяли. Хорошенькая…

Кирш надвинула на лоб бейсболку, в которой расхажи­вала по дому в дурном настроении, и сунула руки в карманы:

— Тебе какой хрен; хорошенькая или плохенькая? Ты чего пришел куда не звали?

Мишин рассмеялся;

— Ты бы повежливей, девочка, с полковником МВД!

— Да хоть с генералом! Чего надо?! — Кирш начинала свирепеть, уже узнавая это слащавое выражение лица.

Пройдя в комнату в ботинках, полковник чинно развалился в кресле и протянул Кирш полиэтиленовый пакетик.

— Что это еще?

Кирш смотрела поверх плеча милиционера в окно, ожи­дая, что сейчас туда заглянет ослепительное солнце и ра­створит в своих лучах эту протянутую руку или — того лучше — ворвется ветер и унесет этого человека, неприят­но поскрипывающего кожаным пальто.