— Что «в интернациональном лагере»? — Алиса спросила это таким неожиданно бодрым голосом, каким пытаются спасти ситуацию люди, которые на несколько секунд задремали и не хотят, чтобы окружающие узнали про их маленький секрет. Алиса смотрела на Аду сквозь полупрозрачное изображение, которое так охотно воспроизводило ее сознание: тонкая шея, большие откровенные глаза, маленький хвостик темных волос на загривке… О чем бы ни говорила Ада через эту картину, Алиса слушала ее почти с благодарностью: с этой смуглой разговорчивой девушкой всегда можно было заговорить о Кирш.
— Та, что беленькая, — ее болгарка сняла, пионерка, им по тринадцать лет было, а другая — с американкой какой-то еще в школе переписывалась-переписывалась, а потом пишет: «Целую твою фотографию на ночь», ну а когда приехала в Москву, вместо фотографии уже ее саму… Жертвы интернациональной пионерской дружбы! О, кстати о пионерии…
Мимо их столика прошла полная коротко стриженная женщина в джинсовом костюме, на вид ей было около сорока.
— Здравствуй, Марусь!
— Здорово, коль не шутишь!
Маруся погладила Аду по голове, улыбнулась Алисе и неторопливо переместилась в сторону бара. Ада доверительно потянулась к Алисе:
— Маруся — всю жизнь в комсомоле, секретарем комитета комсомола была, слеты какие-то пионерско-комсомольские устраивала, жила с девочкой-комсоргом, кстати!
— Как это? — Алиса смотрела на дно бокала.
— Элементарно! Дружили с девочкой — комсоргом класса, потом стали спать, прожили вместе до конца школы и дальше лет пять, а потом та замуж вышла, а Маруся с тех пор бобылем живет и направо-налево кричит, что любви никакой нет, и женщин нет, и мужчин…
— Как это?
— А вот так: наступила эпоха сильных женщин и слабых мужчин, то есть мужественных женщин и женственных мужчин. Короче, эпоха-унисекс!
— А вы с ней хороню знакомы?
— Еще бы! Это она раньше комсомольские слеты устраивала, а теперь — «тематические», на сорок втором километре. А еще на лесби-вечеринках в клубах такие вот, вроде Маруси, беседы всякие проводят… Старше Маруси здесь только Настена.
Допив бокал, Алиса почувствовала, что пьяна. И это было то опьянение, которое наступает у человека, и на трезвую голову совершающего безрассудные поступки: разум был ясен, но освобожден от прежних шор, и хотелось кому-то объяснить себя — скорей всего, себе самой.
— Я ничуть не жалею, что пришла сюда, и я пришла из-за Кирш.
Нисколько не удивившись, Ада кивнула:
— Ты же натуралка? Ну, в смысле, теперь понимаешь, что чистых натуралов нет: у всех есть шанс сместиться… — Ада назидательно постучала пальцами по краю стола. — Только помни, что женщина так может голову закружить — о-го-го!.. У тебя ж вроде жених есть, зачем тебе это нужно?.. Можно в такую чащу забрести, что и обратной дороги не найдешь!
— А мне она и не нужна, обратная дорога, — Алиса почувствовала озноб.
Чем ближе было утро, тем нестерпимей становилась мысль, что в конце того же дня ей предстоит уезжать и, сидя в купе, смотреть в глаза человеку, который уже обманут ею.
И куда более важным, чем правда и неправда, для Алисы было то, что Кирш смогла уйти, не договорившись с ней о встрече, что Кирш принадлежит так многим людям, не желающим ее потерять, наконец, что Кирш в опасности, что, судя по словам Ады, ее подозревают в убийстве и даже разыскивают. Алиса уезжает из города, где над Кирш сгущаются тучи; возможно, когда Алиса вернется сюда снова, она не сможет ее найти…
— Ты что, плачешь?!
— Накурено…
Дверь в зал открылась, и в ее проеме появился длинный силуэт… Не Кирш. Алиса коснулась пальцем лба, пытаясь вспомнить все по порядку; кафе, Стелла, они с Андреем, появление Кирш, ключи! Ну, конечно, Кирш собиралась остановиться у Стеллы на даче, а дорогу туда вспомнить нетрудно! А если ее там не будет?..
Ада что-то рассказывала из жизни очередной пары, мелькнувшей перед ними, Алиса слушала, не понимая слов, но заметно повеселев. Когда возникла пауза, она поспешила спросить:
— А ночью за город можно только на такси, электрички не ходят?
Ада смотрела непонимающе, Алиса заговорщически улыбнулась.
— Ты же наверняка знаешь Рэй и Лолиту, расскажи мне про них.
— Не Лолиту, а Ли Лит, никчемное созданье…