— Поль, — представился в ответ Паша и вытянул свое запястье из крепкой ладони незнакомки. — Я не совсем понял ваш звонок, мадам: если вы проживаете с госпожой Долинской, какие у вас могут быть просьбы ко мне?! Тем более на том единственном основании, что мы единожды встретились в галерее моего друга…
Поль отступил от Пули на шаг и присмотрелся: девушка не слышала его слов, она смотрела куда-то в пространство между ними, и выражение ее лица с трудом можно было бы посчитать счастливым или хотя бы жизнелюбивым. Поль спрятал подбородок в широкий ворот своего свитера, как дамы, спасаясь от мороза, прячутся в высокий лисий воротник, понаблюдал несколько секунд за Пулей, которая продолжала смотреть в никуда, и махнул на нее рукой, сказав ниже, чем обычно:
— Ладно, проходи, раз пришла, как там тебя… Патрон, что ли…
— Ух ты, твой? — Пуля потянулась к стоящему в нише хрустальному кубку в виде боксерской перчатки.
Поль не успел ответить: «Нет» — как раздался грохот и звон: вслед за кубком вниз полетели две статуэтки и вазочка. Пуля виновато подняла глаза и развела широкие ладони:
— Что-то я сегодня все бью…
— Ничего страшного.
На шум из угловой комнаты выглянула голова, и несколько голосов за ней что-то проворчали. Поль оглянулся:
— Отдыхайте, друзья мои, все нормально.
— Так ты не один? — Пуля резким движением зачесала назад волосы.
— Все нормально, — спокойно повторил Поль и ей. Он молча выложил перед Пулей все содержимое замшевого мешочка.
— Трогательно ты к этому относишься.
Он помотал головой, доставая шприц.
Через пару минут они сидели, откинувшись в креслах, и каждый смотрел в свою точку на потолке, потом потянулся долгий и монотонный разговор
Они сидели друг перед другом, без интереса изучая незнакомые черты.
Пуля рассказала про свой поселок в Черноземье, Поль — про свой городок в Забайкалье; потом Пуля — про Галину, а Поль про Рафаэля, и, когда они уже сидели на ковре возле дивана, глядя друг сквозь друга едва заметными точками неподвижных зрачков, Пуля спустила рукав и придвинулась ближе: Поль был похож на беззащитного, но манерного птенца, по-женски вскидывал голову, отводил руку и сидел, сведя колени вместе. Пуля положила ладонь на Пашино колено и требовательно заглянула в глаза; оба знали: героиновой любви грош цена, но оба были в ту секунду сиротами… Потом, когда Поль лежал, натянув себе одеяло на нос, а Пуля натягивала на себя джинсы, он сказал безучастно:
— Если хочешь, можешь остаться на день, пока Рафаэль не вернется.
Пуля помедлила:
— Ладно, не больше, чем на день.
В тот самый день, когда… Как одиноко всем зимой, как вдвойне одиноко тем, кто одинок всегда… В тот самый день, когда Пуля лишилась Галининого крова, когда Кирш, как загнанный зверь, ходила среди чужих стен, желая увидеть двух человек: одного — чтобы отомстить, другого — чтобы улыбнуться и снова ощутить тепло плеча. В тот час, когда Алиса, оставив свои стены, бродила пол мокрым питерским снегом, представляя разговор с Марго и будущую встречу с Кирш (в неотвратимости этой встречи она больше не сомневалась)… в этот же самый день и час из дверей больницы бодро вышла Рэй, успевшая проникнуться твердым убеждением, что все люди в общем-то бездомны и все умрут. Последнее обстоятельство отчего-то особенно утешало Рэй, примиряя ее с мыслью, что еще пару-тройку-десяток лет протянуть можно и нет нужды перекраивать свое тело операцией по перемене пола, тем более — убивать его.
Снег еще неуверенно лежал на земле, и, когда он прилипал к ботинкам бодро шагающей Рэй, сквозь ее следы на дороге начинал проглядывать темный асфальт. Она шла с желанием перевернуть свой мир, и вскоре под мышкой у Рэй оказалась толстая газета с объявлениями о работе.
Старуюработу — к черту! Там и лампа жужжит — отвратительно, и надоело бороться с желанием перебить все пробирки. Долой эти сомнения, колебания, размышления: больше красивых девочек, никаких угрызений, а отцу — пусть только слово скажет — по физиономии: раз унего удочери, унее нет отца, и относиться она к нему будет как к любому другому мужику, позволившему себе лишнее. Рэй остановилась, разглядывая объявления на столбе: вспомнилось, что в прошлый раз, когда ее посещала подобная решимость, возвращаться в свое обычное состояние было трудно…
— Молодой человек, вы не в курсе: сто двенадцатый давно ушел?
Рэй одернула куртку и с интересом повернулась на женский голос: рядом на остановке одиноко стояла улыбающаяся женщина лет тридцати пяти — из тех, о которых обычно отзываются не иначе как «пышногрудая блондинка». Рэй улыбнулась: в отличие от Кирш, которая не любила бюсты более второго размера, Рэй нравились не менее третьего.
— Не в курсе, моя хорошая, но можно прогуляться до следующей остановки,
Прислушиваясь к голосу Рэй, женщина перестала улыбаться и посмотрела на нее с интересом. Рэй неожиданно для себя расправила обычно ссутуленные плечи и с вызовом выпятила грудь:
— Так мы идем, мадам?!