Поистине, надо считать великой удачей человечества, что оно нашло точные слова для выражения самых, казалось бы, тонких и ускользающих от материализации в слове вещей. Во всяком случае я, как только подумаю, что люди могли бы и не найти этих слов, никак не в состоянии достаточно нарадоваться тому, что слова эти все же найдены. Кстати, я совершенно не понимаю тех, кто «принципиально» выступает против высоких (выспренних, по их выражению) слов. Мне лично представляется, что без таких слов, как добро, нравственная чистота, идеал, человечество не только было бы беднее, но и было бы попросту говоря несчастным, и в его жизни мало было бы чего завидного… И это – даже в том случае, если бы речь шла только о словах. Не следует забывать, что слова эти людьми созданы и ради людей же, – без всякого сомнения во благо, а не во зло. А ведь за этими истинно высокими словами скрывается реальное содержание (надо в нем только по-научному разобраться), да еще какое, от которого дух захватывает… И вот я думаю, какое счастье для человечества, что существует такое слово – «нежность», женская нежность. Не будь этого слова, как бы выразить существо вещи столь, казалось бы, неуловимой, неосязаемой, но столь неоспоримо реальной и необоримо покоряющей нашу душу, обращающую ее на путь добра. Я бы лично не сумел найти это слово, думаю, что многие бы сказали о себе то же. Такое слово мог найти только народ – «народ-языкотворец», как говорил о нем Маяковский.
Совершенно невозможно переоценить силу нравственного воздействия женской нежности на людей, на людей всех возрастов, притом как мужчин, так и женщин. Нежность женскую с одинаковой и нежной благодарностью принимают как дети, так и взрослые, она, словно бальзам, утоляет боль и исцеляюще действует на душу человеческую. А через нее – через человеческую душу – она снимает и физическую боль и излечивает также и физически. В этом секрет особой нравственной роли сестер милосердия (мне больше нравится это старинное их наименование, нежели современное «медицинская сестра», «медсестра» – просто плохо). Я полагаю, что чарам нежной женщины (или женской нежности) подвластны и животные, домашние во всяком случае, ибо перед лаской ничто устоять не в состоянии. И если и растения чувствуют, то и они безусловно чувствуют разницу между женским и мужским прикосновением (впрочем, я не думаю, что сила их чувствительности заходит так далеко, и сказал я это больше ради иллюстрации своей мысли о нежности как женской прерогативе по преимуществу). Сейчас появилось немало Дам с собачками. Иногда ревнуешь к этим животным: ведь ту нежность, которую женщины уделяют им, они могли бы распространить на нас, на людей… Но таково только первое чувство. Стоит чуть- чуть подумать, как убеждаешься в том, что у женщины вполне достанет нежной ласки, чтобы осчастливить ею все живущее. И скорее от избытка нежности, нежели от нежелания одарить ею нас, она переносит ее и на животных. Я не говорю уже о том, что сама эта любовь к животным, сострадание к их мучениям, характеризующие каждого нравственно образующего себя человека, является одной из характерных особенностей женской нежности и доброты, ибо в наибольшей мере присущи именно мягкому и ласковому женскому нраву. Особую же, поистине нежную чуткость испытывает женщина к человеческой боли. Можно смело сказать, что она нередко воспринимает чужую боль как свою собственную. Впрочем – об этом на своем месте, в главе «Доброта». Здесь же мы можем сказать лишь следующее: Женщина источает нежность и ласку, как солнце свет и тепло.
Ласковость и нежность не отделимы друг от друга. Ласковость должна быть рассматриваема как сторона нежности и, как последняя, есть преимущественно женская принадлежность. Я намеренно употребляю здесь это слово «принадлежность» (а не, скажем, свойство, женское свойство), так как оно подверглось искажению и профанации в частнособственнической психологии: обычно, когда говорят о «принадлежности», то имеют в виду именно это – принадлежность вещи тому или иному владельцу. Я же хочу вернуть этому слову его, как мне представляется, исконный смысл и употребляю его здесь в высоком нравственном смысле. Я исхожу при этом из того, что слово это существовало еще в первобытнообщинном обществе и приобрело частнособственнический смысл лишь с возникновением частной собственности и с разделением общества на классы эксплуататоров и эксплуатируемых. Если даже оно в ту пору употреблялось и в значении личной собственности (только не частной, конечно), то это последнее ничем не отделялось – и скорее всего было производным от других значений этого слова, означавших попросту говоря «свойство, качество, нераздельное, неотъемлемое, связанное, соединенное с чем-[либо]» – в данном случае с ласковостью, внутренне и необходимо соединенной с нежностью. Определение, взятое нами в кавычки, как, несомненно догадывается читатель, принадлежит Далю (