Жены и дочери

Мы сейчас не станем говорить о чисто интеллектуальных достоинствах этих последних произведений. Возможно, двадцать лет спустя этот вопрос выйдет на первое место, но сейчас, у ее могилы, тянет обратиться к иным предметам; тем не менее совершенно справедливо и то, что как произведения искусства и плоды наблюдательности последние романы миссис Гаскелл можно причислить к лучшим произведениям нашего времени. В «Кузине Филлис» есть эпизод, где Холман, проведя день на сенокосе со своими крестьянами, завершает его псалмом, – сцены, равной по силе, нет во всей современной литературе; то же можно сказать и о той главе этой книги, где Роджер курит трубку со сквайром после ссоры последнего с Осборном. В этих эпизодах, равно как и во всех прочих, которые вспыхивают один за другим, будто драгоценные камни в шкатулке, нет почти ничего такого, что мог бы «ухватить» обычный литератор. Он не усмотрел бы достойного «материала» в полудюжине крестьян, распевающих гимн в поле, или в том, как сварливый пожилой джентльмен курит трубку вместе с сыном. Тем более не смог бы он описать невзгоды маленькой девочки, которую отправили повеселиться в благородный дом, полный знатных людей, но именно в таких вот деталях и проявляется вся сила и неповторимость истинного таланта. То же можно сказать и про персонажей миссис Гаскелл. Синтия – один из самых сложных образов во всей современной литературе. Подлинное искусство никогда не выставляет напоказ преодоление трудностей; и только попытавшись проследить процесс создания таких персонажей, как, например, Тит из «Ромолы», мы понимаем, какой перед нами шедевр. Да, создать образ Синтии было не так трудно, и образ этот вовсе не так велик, как это непревзойденное достижение искусства и мысли – редчайшего искусства и глубочайшей мысли. Но и она принадлежит к когорте персонажей, которые могут быть созданы лишь умом, отличающимся широтой, ясностью, уравновешенностью и здравомыслием, а изобразить такой персонаж безошибочно и во всей полноте способна лишь рука, повинующаяся самым тонким движениям мысли. Если взглянуть с этой точки зрения, образ Синтии – куда более выдающееся достижение, чем образ Молли, хотя последняя выписана очень тонко и изображена с верностью и гармоничностью. Сказанное о Синтии полностью применимо и к Осборну Хэмли. Четко очертить подобный характер – это экзамен на художественное мастерство, сравнимый с зарисовкой ноги или руки, – кажется, что это тоже очень просто, однако редко кому удается достичь совершенства. Но в данном случае результат безупречен. После написания «Мэри Бартон» миссис Гаскелл создала несколько дюжин персонажей куда более броских, чем Осборн, но среди них нет ни одного, прописанного столь же изощренно.

Хотелось бы отметить еще одну особенность, ибо она имеет первостепенное и более общее значение. Возможно, здесь не место для критики, но, раз уж речь зашла об Осборне Хэмли, нельзя не указать на одну важную деталь, свидетельствующую об особой продуманности замысла, а такая продуманность характерна для всех великих литературных произведений. Перед нами Осборн и Роджер, два персонажа, которые во всем, что возможно описать, – люди совершенно непохожие. Между ними нет ни телесного, ни духовного сходства. У них разные вкусы, они выбирают в жизни разные пути: это два полностью несхожих человека, которым, по житейским представлениям, никогда не дано «узнать» друг друга; и тем не менее редко доводится видеть столь явственные свидетельства того, что в жилах двух людей течет братская кровь. Продемонстрировать это, да так, чтобы ни один глаз не заметил сопряженного с этим усилия, – это подлинный творческий триумф, но истинно неповторимый блеск таланта проявляется в том, чтобы сделать это сходство в несходстве настолько естественным, чтобы мы удивлялись ему не более, чем удивляемся, когда находим и плод и цветок на одной и той же ветке: когда подходит сезон сбора ежевики, мы постоянно видим их рядом и при этом не только не удивляемся, но и не думаем об этом вовсе. Писатели менее выдающиеся – а среди них есть и те, кто пользуется широким успехом, – зацепились бы за «контраст», убежденные, что, подчеркивая его при всякой возможности, производят точное анатомическое исследование. Но для автора «Жен и дочерей» подобное анатомирование равнозначно ломке костей. Персонажи ее истории рождены естественным образом, а не сконструированы, подобно чудовищу Франкенштейну; когда сквайр Хэмли выбрал себе жену, уже тем самым было предрешено, что его сыновья, самым естественным образом, будут обладать тем же сходством и различием, что плод и цветок на ветке. Это ясно без слов. Именно такие различия и должны были возникнуть в браке между сквайром Хэмли и утонченной, изысканной, выросшей в городе женщиной, а что касается взаимной привязанности молодых людей, их доброты (здесь уместно употребить это слово как в старом, так и в новом значении) – они лишь воспроизводят те незримые нити любви, связывающие совершенно непохожих друг на друга родителей узами, которые крепче кровных.