— Да, конечно, милая. Скажи ей, что неблагодарно отказываться. И скажи ей, что твой отец желает, чтобы она поехала. И скажи ей тоже, что будет неправильно не воспользоваться удобным случаем, который может со временем распространиться и на остальных членов семьи. Несомненно, если они пригласят меня, — что, конечно, им следовало сделать, — я не стану говорить, до того, как приглашать Синтию, потому что я не думаю о себе, и я самый всепрощающий человек на свете, когда приходится прощать пренебрежение. Но когда они пригласят меня, что они непременно сделают, я не буду довольствоваться незначительными намеками там и сям и заставлю их прислать тебе приглашение. Пара месяцев в Лондоне очень пойдет тебе на пользу, Молли.
Молли покинула комнату до того, как эта речь закончилась, а мистер Гибсон был занят своей газетой. Но миссис Гибсон заканчивала ее для себя ради собственного удовлетворения. В конце концов, лучше пусть кто-нибудь один из семьи, пусть даже не она, отправится в гости, чем вовсе отказываться, и никогда не иметь возможности что-нибудь сказать об этом. Так как мистер Гибсон был добр к Синтии, она тоже будет добра к Молли, и оденет ее надлежащим образом, и пригласит в дом молодых людей. Сделает все то, что Молли и ее отец не хотят делать, и помешает их общению, хотя единственное, чего им хотелось, это разговаривать много, свободно и открыто, без постоянных опасений из-за ее ревности.
Глава XXXIX
Секреты распространяются
Молли нашла Синтию в гостиной, та стояла у окна и смотрела в сад. Она вздрогнула, когда Молли подошла к ней.
— О, Молли, — произнесла Синтия, протягивая руки ей навстречу. — Я всегда так радуюсь, когда ты со мной!
Именно подобные вспышки любви всегда укрепляли веру Молли, если она когда-либо неосознанно сомневалась в своей преданности Синтии. Внизу ей хотелось, чтобы Синтия была менее скрытной и не имела столько тайн, но здесь Молли казалось предательством желать, чтобы та была какой-то иной. Никто кроме Синтии не обладал в такой мере властью, о которой Голдсмит написал в строчках:
— Думаю, ты будешь рада услышать то, что я скажу, — сказала Молли. — Тебе очень бы хотелось поехать в Лондон, правда?
— Да, но желать бесполезно, — ответила Синтия. — Не начинай снова это разговор, Молли, дело уже решенное. Я не могу сказать тебе, почему, но я не могу ехать.
— Всего лишь из-за денег, дорогая. Папа был так добр. Он хочет, чтобы ты поехала. Он считает, что ты должна поддерживать родственные отношения, и собирается дать тебе десять фунтов.
— Как он добр! — воскликнула Синтия. — Но я не должна их брать. Если бы я узнала тебя много лет назад, я была бы совершенно другой.
— Не тревожься об этом! Мы любим тебя такой, какая ты есть. Мы не хотим, чтобы ты менялась. Ты очень обидишь папу, если откажешься взять деньги. Почему ты колеблешься? Ты думаешь, это не понравится Роджеру?
— Роджеру?! Нет, я не думала о нем! Ему-то что за дело? Я поеду туда и вернусь до того, как он узнает об этом.
— Значит ты поедешь? — спросила Молли.
Синтия раздумывала минуту или две.
— Да, поеду, — сказала она наконец. — Полагаю, это не разумно, но будет приятно, и я поеду. Где мистер Гибсон? Я хочу поблагодарить его. О, как он добр! Молли, ты счастливица!
— Я? — переспросила Молли, немного удивленная этими словами. Ей казалось, что многое идет не так, что никогда больше не пойдет правильно.
— Вот он! — сказала Синтия. — Я слышу его голос в холле! — спустившись вниз, она обхватила руку мистера Гибсона и поблагодарила его с такой теплотой и пылкостью, и в таких милых и ласковых выражениях, что он почувствовал к ней прежнюю симпатию, и на время забыл, почему был недоволен ее поведением.
— Полно, полно! — сказал он. — Достаточно, моя дорогая! Тебе следует поддерживать отношения с родственниками, и больше не будем говорить об этом.
— Я думаю, твой отец — самый очаровательный из всех известных мне мужчин, — заметила Синтия, вернувшись к Молли, — поэтому я всегда боюсь лишиться его доброго мнения и так волнуюсь, когда думаю, что он недоволен мной. А теперь давай подумаем об этом визите в Лондон. Он будет восхитительным, правда? Я могу потратить десять фунтов; в некотором смысле уехать из Холлингфорда будет так отрадно.
— Отрадно? — переспросила Молли довольно жалобно.
— О, да! Ты же знаешь, я вовсе не хочу сказать, что с радостью покину тебя. Это все, что угодно, но не радость. Но, тем не менее, провинциальный город есть провинциальный город, а Лондон — это Лондон. Не нужно улыбаться моему трюизму. Я всегда испытывала симпатию к месье де Ла Палиссу:[109]